Ахматова и Блок — про каждого из них можно сказать “памятник началу века”, ибо, несмотря на то, что Ахматова прожила значительно дольше, ее несозвучность 30-м, 40-м, 50-м отмечали многие. Она “создалась” тогда, в “серебряном веке” русской поэзии и принесла его собой в совсем другие времена…
Говорить об отношениях этих людей очень сложно, потому что речь должна идти не только контакте величайших в своем роде, уникальных поэтов, но и потому, что оба они — прежде всего личности громадного масштаба, а у таких людей все просто не бывает.
“Ахматовой — Блок” написал он ей на подаренной книге. Это не повышенная скромность, это точное сознание своего — и ее — значения: фамилии, к которым не надо ничего добавлять.
Однажды они встретились на поэтическом вечере в 1913 году. В это время Блок, как писала много позже Анна Андреевна, “уже был известнейшим поэтом России”. А она “уже два года довольно часто читала стихи в Цехе поэтов”. И тем не менее (извините за длинную цитату): “Я взмолилась: “Александр Александрович, я не могу читать после вас”. Он — с упреком — в ответ: “Анна Андреевна, мы не тенора”.
Самое поразительное в этом эпизоде — интонация Блока, так точно подмеченная Ахматовой: “с упреком”. Как много сказалось в этом слове — и уважение к женщине, без которого немыслим Блок, и настоящая, мудрая забота о начинающем, но большом поэте — своим “мы” он поставил их на один уровень. А мне тут слышится восхитительная самоирония, понимание того, как мало они оба, в сущности, значат и могут в трудной, нервной предвоенной России — “тенора” важнее. Но при этом сам Блок знает, что это не так, знает настолько твердо, что никого не хочет в этом убеждать. И юная Анна Ахматова, понявшая это без слов, становится близким ему по духу человеком.
Через несколько месяцев Блок написал Ахматовой знаменитое теперь стихотворение-ма
Ахматова ответила Блоку почти через месяц, описав встречу “в доме сером и высоком у морских ворот Невы”. Это стихотворение еще более загадочно, чем блоковское. За описанием внешних примет беседы, пейзажа, кажется, ничего больше нет. Но ударная строка — о глазах “молчаливого хозяина”: “мне же лучше, осторожной, в них и вовсе не глядеть”. Глаза описаны, я думаю, специально неконкретно: “…такие, что запомнить каждый должен…”, так же, как и “запомнится беседа…” Это похоже на айсберг, у которого на поверхности воды заметна только маленькая часть. А ощущение — то же самое: громадная, словами не описуемая близость за внешней отдаленностью.
В 1919 году Ахматова встретила в театральной столовой “исхудалого Блока с сумасшедшими глазами”. Только о родном, а не просто близком человеке можно позволить себе так сказать.
7 августа 1921 года Блока не стало. Стихотворение Ахматовой “А Смоленская нынче именинница…” посвящено его похоронам. Оно выдержано в том же духе, что и “Я пришла к поэту…”, — такое же подробное описание Смоленского кладбища, столь же зашифрованная ударная строка: “…Наше солнце, в муке погасшее…” Я не могу объяснить, почему, но это стихотворение мне кажется не очень искренним. Может быть, потому, что такая стилизация под народный плач не подходит для Блока. Но, наверное, дело не в том, что Ахматова не скорбит о его смерти. Просто, может быть, в это время их духовное родство обоими не ощущалось так остро. Кроме того, известно, что Блок к концу жизни очень изменился, от него ушло поэтическое видение мира.
А в 1944 году это оказалось уже не столь существенным. Анна Андреевна сама к тому времени пережила немало — и расстрел Николая Гумилева, и арест сына, уже написан “Реквием”… Ахматову поэтическое мироощущение не покидало даже в таких обстоятельствах, но ведь писала же она: “Уже безумие крылом души накрыло половину…” Сразу вспоминаются “сумасшедшие глаза” Блока. В это время Ахматова значительно лучше понимала, что такое “отсутствие воздуха”, которое погубило Блока. И возникли строки:
Он прав — опять фонарь, аптека,
Нева, безмолвие, гранит…
Отправляя сообщение, Вы разрешаете сбор и обработку персональных данных. Политика конфиденциальности.