4
(4)

Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит.

В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом …
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чём?

Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!

Но не тем холодным сном могилы …
я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб дыша вздымалась тихо грудь;

Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб вечно зеленея
Тёмный дуб склонялся и шумел.
1841

Произведение живёт, пока его читают и перечитывают. Для этого его надо полюбить. Многие ли любят стихи? Большинство если и читает, то читает, увлекаясь захватывающим сюжетом. В лирическом пейзажно-философском стихотворении нет сюжета, но есть метафорическая сгущённость языка, слитность картины природы, мысли и чувства — нечто волшебно-одухотворённое и непростое для восприятия. Полюбить стихотворение — это как полюбить человека.

Для этого нужны особые условия, когда душа вдруг настроится в унисон со стихотворением, когда невольно вчитываешься в него — и открывается его красота, глубина, неповторимость, притягательность. Это состояние души М.Пришвин назвал «родственным вниманием».

Стихотворение М.Ю. Лермонтова «Выхожу один я на дорогу … » — одно из самых моих любимых с раннего, наверное ещё дошкольного, детства. В деревенском доме маминого брата, куда мы нередко всей семьёй вечерами ходили в гости, за ужином часто пели. Теперь я знаю, что это стихотворение положено на музыку Елизаветой Сергеевной Шашиной, Может быть, я полюбила его через песню? Она завораживала … Возвращались домой поздно. Нас с сестрой, закутанных крест-накрест шалями, сажали в санки.

Морозный воздух приятно холодил дыхание после жарко натопленной избы. Скрипели полозья, сверкал снег, санки бежали по узкому пустынному проулку, а справа по тёмно-синему небу бежала за санками ясная луна. Потом санки вырывались на простор. Тишина, мороз, скрип полозьев, сверкание снега и всё заливающий свет луны. И песня всё ещё звучала в тебе.

Ещё одно яркое впечатление, связанное с этим стихотворением. Как-то (такое случилось только раз!) пришлось мне вылетать из Москвы глубокой ночью. Ночь ясная и полнолуние. Народ в самолёте спал. А в иллюминаторе открывалась фантастическая картина: все реки, речушки, причудливо сливаясь в своих течениях, от света луны светились голубыми лентами на фоне потонувшей во мраке земли. Точно: «спит земля в сиянье голубом … », поразило меня одно:
ведь Лермонтов никогда не поднимался над землёй в самолёте.

Как же он мог увидеть это? Другими, лучшими словами, чем это сделал Лермонтов, описать увиденное было невозможно. Картина промелькнула. Мне осталось только сожалеть о ней и мечтать увидеть её когда-нибудь снова. Но больше не удавалось никогда.

Что мне нравится в этом стихотворении?

Красота мира, правда об одиночестве души человека в бесконечных просторах земли и в необъятности неба — это чувство очень грустное и одновременно сладкое. А вот «больно» и «трудно» — это как было от меня далеко, так далеко и остаётся; как вводило меня в недоумение желание недвижно забыться то ли сном, то ли смертью (когда продолжает жить только душа) и слышать только голос любви — так это некоторое недоумение и сохраняется. Однако это нисколько не мешает мне наслаждаться стихотворением.

Особенно мне нравятся строки:
Надо мной чтоб вечно зеленея
Тёмный дуб склонялся и шумел.

Мне так и видится дуб «Лукоморья» в густой листве (всё стихотворение шумит листвой — аллитерациями ск, Ш, чт, ж, Щ, ст). Не знаю, как он может склоняться (ведь это дуб, а не молодой дубок!), но опять-таки это не мешает мне любить и понимать стихотворение. И этого мне вполне хватает для «анализа».

В Интернете я прочитала: «Стихотворение написано пятистопным хореем с чередованием женской и мужской рифмы. Рифмовка перекрёстная. Строфы представляют собой чёткие четверостишия. Все это придаёт особую мелодичность и плавность стиху. Использование приёма звукозаписи (частое повторение шипящих звуков) придаёт повествованию задушевность, имитирует тихую речь, шёпот в ночи». Ну да, всё это есть. Но разве можно так говорить о стихотворении?

Это похоже на стиль врачебного диагноза в карте больного. Почему-то стихотворение становится жалко. И странно, что мелодичность и плавность, по мнению автора этого текста, придают стихотворению именно «четкие четверостишия».

Действительно, стихотворение написано хореем, как и детские скачущие стихи: «Наша Таня громко плачет … » Но разве таков его ритм? Составим схемы рифмовки хотя бы первых двух строф:

Заметно, как пиррихии вносят такие перебивы в ритм строк, что сразу на слух и не определишь, что это хорей. В своей замечательной статье об этом стихотворении
С.Я.Маршак подметил: « … как чудесно соответствуют ритму нашего дыхания сосредоточенные, неторопливые строки с теми равномерными паузами внутри стиха, которые позволяют нам дышать легко и свободно». И далее, отмечая «неразрывную песенную вязь» стихотворения, Маршак пишет: «Размер, ритм, аллитерации, рифмы, цезура служат одной музыкальной и смысловой теме».

Соглашаясь почти во всём с поэтом, признаюсь, что мне цезура говорит не о свободе, а о стеснённости дыхания. От внутреннего тяжёлого чувства, когда «больно» и «трудно» и давит в груди, просто необходимо бывает остановиться, вдохнуть. цезура здесь – это вздох измученной души поэта.

Читателю, чтобы полюбить стихотворение, бывает достаточно увидеть, а точнее услышать, в стихотворении слова, которые ярко, точно и прекрасно передают его собственное видение мира, его собственные чувства-слова, которые он сам не мог найти. Но от стихотворения к стихотворению, поддаваясь обаянию поэта, он всё больше начинает проявлять интерес к его личности, искать в стихах жизнь души поэта.

4 / 5. 4

.