Жизнь и творчество Чингиза Айтматова

Чингиз Айтматов родился в 1928 году в долине реки Талас, в кишлаке Шекер Кировского района Киргизской ССР. Трудовая биография будущего писателя началась в годы Великой Отечественной войны. «Самому теперь не верится, — вспоминал Чингиз Айтматов, — в четырнадцать лет от роду я уже работал секретарем совета. В четырнадцать лет я должен был решать вопросы, касающиеся различных сторон жизни большого села, да еще в военное время «.
Герой социалистического труда (1978), академик АН Киргизской ССР, лауреат Государственной премии (1968, 1977, 1983), Лауреат в 1963 году Ленинской премии, кавалер ордена Дружбы (1998), принятого из рук Бориса Николаевича Ельцина, экс-главный редактор журнала » Иностранная литература «. В 1990 г. назначен послом СССР в Люксембурге, где и проживает в настоящее время в качестве посла республики Киргизия.
Долго и упорно он искал свои темы, своих героев, собственную манеру повествования. И-нашел. Его герои — рядовые советские труженики, твердо верящие в светлые, добрые начала создаваемой при самом активном их участии жизни. «Жизни светлой, человеческой», люди чистые и честные, открытые всему хорошему в мире, в деле безотказные, в стремлениях возвышенные, во взаимоотношениях с людьми прямые и откровенные. В повестях «Джамиля» (1958). «Тополек мой в красной косынке» (1961), «Первый учитель» (1962) стройность, чистоту и красоту их душ и помыслов символизируют певучие тополя весенние белые лебеди на озере Иссык-Куль и само это синее озеро в желтом воротнике песчаных берегов и сизо -белом ожерелье горных вершин.
Своей искренностью и прямотой найденные писателем герои как бы сами подсказали ему манеру повествования — взволнованную, чуть приподнятую, напряженно-доверительную и, часто, исповедальную — от первого лица, от «я».
С первых же произведений Ч. Айтматов заявил себя писателем, поднимающим сложные проблемы бытия, изображающим непростые, драматические ситуации, в которых оказываются люди, как сказано, сильные, чистые и честные, но сталкивающиеся с не менее сильными противниками — блюстителями старых нравов и обычаев (законов адата), то ли хищниками, властолюбивыми деспотами, свинцовыми бюрократами, как Сегизбаев в повести «Прощай, Гульсары!», с самодурами и подлецами вроде Ороэ-кула в «Белом пароходе».
В «Джамиле» и «Первом учителе» писателю удалось схватить и запечатлеть яркие куски жизни, светящиеся радостью и красотой, несмотря на пронизывающий их внутренний драматизм. Но то были именно куски, эпизоды жизни, о которых он рассказывал возвышенно, если употребить знаменитое ленинское слово, духоподъемно, сам полнясь радостью и счастьем, как полнится ими художник, задающий тон в «Джамиле» и «Первом учителе». (Так когда-то рассказывал о жизни М. Горький в «Сказках об Италии»). За это критики называли их романтическими, несмотря на добротную реалистическую основу, по мере развития таланта писателя, углубления его в жизнь, подчинявшую себе все романтические элементы.
Писатель все шире и глубже захватывает жизнь, пытаясь проникнуть в сокровенные ее тайны, не обходя острейших вопросов, порожденных двадцатым столетием. Повесть, вызвавшая острые споры, «Материнское поле» (1965) знаменовала переход писателя к самому суровому реализму, достигшему своей зрелости в повестях «Прощай, Гульсары!» (1966). «Белый пароход» (1970). «Ранние журавли» (1975), в романе «Буранный полустанок (И дольше века длится день)» (1980). Уже не отдельные куски, слои жизни, а весь мир начинает видеться в картинах, создаваемых писателем, реальный мир со всем его прошлым, настоящим, будущим, мир, не ограничиваемый даже Землей. Радости, горести, светлые и мрачные возможности нашей планеты в ее географической целостности и социальной расколотости окрашивают творчество писателя в новые тона. Айтматов обладает стратегическим мышлением, его интересуют идеи планетарного масштаба. Если в своих ранних вещах, скажем, в повести «Первый учитель», писатель сосредотачивался преимущественно на своеобразии киргизской любви, жизни, культуры и, как теперь выражаются, ментальности, то в романах «Плаха» и «И дольше века длится день», имели шумный успех в конце 70-х — 80-е годы, он проявил себя уже как гражданин Земного шара.

 Поднял, как прежде выражались, глобальные вопросы. Например, открыто заявил о том, что наркомания — это страшный бич. Сам себе позволил поднять, потому что до него это никому не позволялось. Ведь, как известно, наркомании, как и секса в СССР не было.
«Великая мудрость рождает печаль», — говорили древние. Не миновало это и Чингиза Айтматова. Начиная с повести «Прощай, Гульсары!», При всем, я бы сказал, воинственно утверждающем пафосе его творчества, оно потрясает острым драматизмом взятых жизненных коллизий, ошеломляющими поворотами в судьбах героев, порой трагических судьбах в самом возвышенном значении этих слов, когда и сама гибель служит возвышению человека, пробуждению скрытых в нем ресурсов добра.
Усложняются, естественно, и принципы повествования. Рассказ от автора порой совмещается посредством несобственно-прямой речи с исповедью героя, нередко переходящей во внутренний монолог. Внутренний монолог героя столь же незаметно переливается в речь автора. Действительность захватывается в единстве ее настоящего, ее корней и ее будущего. Резко усиливается роль фольклорных элементов. Вслед за лирическими песнями, нередко звучащими в первых повестях, автор все шире и свободнее вкрапливает в ткань произведений народные легенды, реминисценции из «Манаса» и других народных эпических сказаний. В повести «Белый пароход» картины современной жизни, как многоцветные ковровые узоры, вытканы на канве развернутого киргизского предания о матери-Оленихе, а вытканы так, что порой трудно понять, где основа, а где рисунок. К тому же оживление, очеловечивание (антропоморфизм) природы настолько органично, что человек воспринимается как неотторжимая ее часть, в свою очередь, природа неотделима от человека. В повести «Пегий пес, бегущий краем моря» (1977), в романе «Буранный полустанок» художественная палитра обогащается еще и ненавязчивым подчинением реализму (реализму самой чистой пробы) мифа, легенд, «преданий старины глубокой». Эти и другие фольклорные элементы всегда несут многозначный смысл, воспринимаются то как символы, то как аллегории, то как психологические параллели, придают произведениям многоплановость и углубленность, содержанию — многозначность, а изображению стереоскопичность. Творчество писателя в целом начинает восприниматься как эпическое сказание о мире и человеке в одну из самых величественных эпох — сказание, создаваемое одним из самых активных и страстных ее деятелей.
Чингиз Айтматов видит главное оправдание длящегося миллионы лет развития человечества, его многовековой истории, запечатленной в мифах и сказаниях, гарантию его светлого будущего. Жизнь — человеческое бытие — свобода — революция — строительство социализма — мир — будущее человечества — вот ступени, складывающиеся в единую и единственную лестницу, по которой настоящий создатель и хозяин жизни Человек Человечества поднимается «все вперед! И — выше! ». Он, главный герой Чингиза Айтматова, лично ответствен за все, что было, есть и будет, что может случиться с людьми, Землей, Вселенной. Он — человек дела и человек напряженной мысли — пристально рассматривает свое прошлое, чтобы не допустить просчета на трудном пути, который прокладывается всему человечеству. Он озабоченно всматривается в будущее. Такой масштаб, которым руководствуется писатель и в подходе к современному миру, и в изображении своего героя, осмысляя их во всей их многозначности.
Произведение острое, написанное действительно кровью сердца, роман «Буранный полустанок» породил самые различные, во многом не совпадающие мнения. Дискуссия вокруг него продолжается. Некоторые считают, что временная неопределенность образа «манку рта» может порождать кривотолки. Другие говорят о том, что символ, именуемый в романе «Паритетом» и несущий на себе всю космическую линию в произведении, слагается из противоречащих друг другу начал и потому не может быть принят безоговорочно, как и само решение связанной с ним главной проблемы. К тому же, добавляют третьи, и легенда о «манкуртах» и космическая фреска, созданная чисто публицистическими средствами, не очень органично спаяны с основной — строго реалистической — частью повествования.

Можно соглашаться или не соглашаться с подобными мнениями, но нельзя не признать главного: роман «Буранный полустанок», пронизанный, по определению Мустая Карима, «болью и безмерным оптимизмом, безмерной верой в человека …», вряд ли оставит кого-нибудь равнодушным.
Писателю удалось убедительно показать богатейший духовный мир простого человека, имеющего свое мнение о самых сложных проблемах человеческого бытия. Глазами его главного героя на нас смотрит сама наша эпоха с ее победами и поражениями, ее печалями и радостями, сложными проблемами и светлыми надеждами.
Новый роман — «Тавро Кассандры», опубликованный в «Знамени» в 1994 году. Еще более неспокойный, но неспокойный по-своему, «по-айтматовски». Казалось бы, люди на огромных просторах СНГ дерутся, деньги в огромных количествах воруют, прочие непристойности действуют, — так и пиши про это. Однако Айтматов, очевидно, не способен рассматривать всевозможные частности у себя под ногами. Взгляд его по-прежнему устремлен на Землю сверху вниз, охватывая ее целиком.
Неслучайно главный герой — монах Филофей — летает вокруг Земли в орбитальной станции: так ее, бедную, получше рассмотреть можно. Филофей таковым был не всегда, когда он был ученым Андреем Андреевичем Крыльцовым, специализирующийся в области выведения искусственных людей, «иксродов», в чревах, так сказать, бесплатных экспериментаторов, то есть женщин-заключенных. Затем, незадолго до объявления себя монахом, ученый выяснил, что не только дело это неправедное, но и эмбрионы отказываются появляться на свет, в котором царит зло. Таково было решение природы: защитить себя от кровососущего человечества, пусть вымрет. Чем не Апокалипсис в мягкой форме?
Благодаря своей способности концентрироваться на глобальных идеях, Чингиз Айтматов склонен и во внелитературной деятельности либо затевать, либо принимать активное участие в проектах планетарного масштаба. Например, уже много лет назад он и социолог Института проблем управления АН СССР Рустем Хаиров обратились к тогдашнему генсеку Андропову (1983) с предложением о создании комитета по встрече III-го тысячелетия. Неожиданно это предложение было принято. Постепенно Айтматов подвигнул на это дело и прогрессивную мировую общественность, организовав в 1986 году Иссык-кульский форум, на который собрались представители ЮНЕСКО, футурологи, писатели и художники. И поговорили о необходимости воспитания нового планетарного мышления, благодаря чему человечество смогло бы избежать тотального катаклизма — военного, экологического, экономического etc. И когда колесики завертелись вовсю, когда уже можно было начинать пожинать лавры и стричь купоны, Айтматов смиренным образом передает бразды правления грандиозным шоу Марату Гельману.
Проведенный в конце прошлого года опрос общественного мнения показал, что Айтматов считается третьим по популярности политиком — после президента Аскара Акаева и мэра Бишкека Феликса Кулова.
В его повестях непременный персонаж, что думает, думает, думает … «Я хожу в предрассветной тишине и всех думаю, думаю» («Первый учитель»). «Я. .. смотрел на небо, темнеет в облаках, и думал: «Почему так ясен и сложную жизнь?» («Джамиля»). По ни автор и один из его героев не хотел бы жизнь другого, более простого, судьбы менее драматической. Это — наша жизнь и моя судьба, и как бы трудна и спутанная не была, она — моя единственная, как любовь, и я не отрекаюсь ни от чего ни в ней, ни в истории — как Танабай с «Прощай, Гульсары!» Всю на себя ответственность принимает за прежнее добро и зло, не взваливая на другие.
Жизнь — что река Талас — душа Таласской равнины, древнего лона Киргизии, где гулял Манас и вырос Чингиз): капризный, загадочная, то бешеный половодье, то суша: «С нашей рекой, брат, не шути! .. Сегодня воды в ней по колено, течет, никого не тронет, а завтра разозлит — мосты снесет. Она, живая — ее понимать надо … »(« Сипайчи »). И мудрый должен быть сипайи, ограничитель и знаток строптивой возлюбленной: реки, природы, истории, души человека.
Герой Айтматова — укротитель стихий и смыслов, с ними имеет дело: с первоэлементами природы и с смыслами человеческого существования:
любовь-страсть («Джамиля»), истина («Прощай, Гульсары!»), справедливость
(«Ранние журавли»), совесть («После сказки»), жертва («Рыжий пес»)-и тем более «Плаха».

(Ведучий. 27. XI. 86.). Но и на природу он замахивается — ее понять: горы, степи, воды, океан, их призыв, их страдания от самих себя и от человека — стон гор, звон год, рев оползней, бичи гроз. Не среди будничной природы, но среди торжественной, что блестит громами и молниями, как языческая богиня в диадеме с Перунов, — разворачивается действие его рассказов: гроза в «Джамиле», зима в «Гульсары», Большой туман в «Пегом псу». И в судьбах человеческих, с первоосновы своего писательского, Айтматов берет самую патетическую ноту: «Лицом к лицу» (1958) — повесть о дезертира во время войны — сюжет, русская советская литература подняла в 70-е годы («Живи и помни »В. Распутина), или рассказ« Сипайчы »- о соперничестве отца и сына перед общей капризный
Женщины — рекой Талас, чья любовь к ним — не на живот, а на смерть, как
Клеопатры иль Тамары …
И вот бессменный сюжет, как сквозная рана: Отец и Сын, петые отцовство, недолюбленные усыновление («Солдатенок», «Свидание с сыном», «Ранние журавли») поколения айтмативське — безнадзорность, с родителями вырезанными (трагедией истории, трагедией войны) . И не случайно в героях, персонажах Айтматова Есть мужественного возраста, когда человек — мужчина жены, отец детей, хозяин и строитель с налитой силой, гражданин в обществе и политике, — но ребенок, отрок, юноша, пли старый (мать), которым выпадает не свойственная им роль мужчины в семье и в истории, в судьбе страны, — чрезмерная это напряжение, патетика …
Причем в ходе творчества Айтматова все резче зигзаги в амплитуде колебаний героя по возрасту. Если в первых повестях герой — молодой человек (Джамиля, Данияр, Пльяс, Дюйшен), рвущегося к жизни, любви, к самоутверждению в деле, то в
следующих повестях — баба Толгонай, старый Танабай, мальчик и дед («После
сказки »), отрок (« Ранние журавли »), мальчик Кириск и старый Орган (« Рыжий
пес »), Едигей (« Буранный полустанок »), а средняя, основное звено человеческого
возраста приходится: тенью-памятью скользит Отец в «Ранних журавлях»; как
Лоэнгрин, проплывает Отец-Белый пароход; безликий повторяет Органа отец Емрайин в «Рыжем пси». Не имеет этот возраст своей положительной партии в бытии — в мире Айтматова. И в этом страшная историческая правда: перебита это поколение, костьми легли. Но тут и воля художественная: отрок и старик — собеседники большого диалога мнения (Спрашивай — Отвечаем), тогда как средний возраст принципиально монологический: должен утверждать что-то одно — и в деле строить, и в мыслях себе думать. Герой же Айтматова до последнего выполнения хочет сохранить за собой право запрашивать, сократовский право не знать — чтобы понимать.
И при монологично действующих героях «Джамиля» и «Первого учителя» приставлена глаз да глаз подростка (Сеит, Алтинай), или два тополя как мировые ориентиры, стражи бытия и истины, древа жизни — по таким координатам и в таком облучении-освещении идет осмысление событий в людях, в истории, в жизнях.
Так, актеры драмы айтматовски, ее основные амплуа-маски: ребенок и старик. Они как бы перед занавесом п в просцениуме встречаются, обсуждают, что на сцене происходит с другими, полножизненнимы, иль с ними самими (старый вспоминает). Отрок и старый — это ворота бытия, ими очерченная рамка жизни, и это два огни рампы сцены жизненной, где мечутся повновикови мужчина и женщина в суете своих судеб.
Но сам Чингиз Айтматов — действительно мужик, коренников в упряжке бытия, неутомимо тянет ее лямку по-взрослому уже с 14 лет, когда работать на родину начал, и по ней
время мужественные опыты жизни, испытания души человека бесстрашным познанием
мощно проделывает на полигонах и пастбищах своих повестей и романов. И как
гражданин страны и Земли, как мужчина совета, поднимает упорно самые острые и
неотложные вопросы: о совести, о мире. о культуре природы «. Так вижу его: батыр Манас, он в духе стоит неуклонно, отражает, разит и выворачивается хитро и ловко, искушения преодолевает и соблазнов во вне, п сомнений изнутри, — и являет собой пример и долг первоучителя своего народа.

А народу его киргизском удивительно сколько выпало в веке сем прожить, перейти и переосмыслить. Только с петель сонного патриархального состояния, в котором он застыл на тысячелетия, ввергнут он был в XX веке в пучину всемирной истории и, не успев оглянуться, оказался уже в социализме. Вот и продирает до сих пор его человек, Чингиз Айтматов, глаза, и все думает, думает, думает: что же произошло? что есть, что будет? И это не только его народа мысль, но представительная дума — за все человечество. Потому что для XX в. типично, что
народы, долгое время стоявших в стороне от магистральных путей мировой истории,
включаются в нее, и бурно, ускоренно развиваясь, перепрыгивают из стадий древних — в современные. Недаром Айтматова переводят на многие языки: близкие судьбы и думы его героев людям из многих стран Азии, Африки, Латинской Америки, и опыт, накопил его киргизский советский народ: и исторический, и душевно-эмоциональное и умственное, и художественный, всем в наставление оказывается.
Но раз народ его такой путь, равный двум — трем тысячелетием европейской истории, промчался, то подобная же пропасть должна быть перекрыта и в духовной культуре, и в типе писателя. И действительно: как тип писателя, Чингиз Айтматов не просто житель середины XX в., Но и шаман-заклинатель-мифотворец, акын-рапсод-сказувач гомеровской пользы, ренессансно-шекспировский драматург, просветитель и дидакт своего народа, романтик с идеалом высокого накала,
реалист-моралеописувач и историограф («Прощай, Гульсары!») и наконец, вполне «модернист», как конгениальный ему побратим в Латинской Америке Габриэль Гарсиа Маркес, книга которого «Сто лет одиночества» являет собой подобное же конденсированные табло эпох мировой истории и путей, и сутей и идей человека … О Гомера и Гесиода сказано было, что они дали эллинам богов. Подобную же функцию создания образов — типов и ориентиров поведения выполнил в Киргизии Айтматов. В его творчестве уже целая космогония и мифология осуществлена. Тут бродит Рогатая мать-олениха, Большой Туман, Белый пароход, Мальчик-рыба, везде глаз Верблюжье глаз, священные Тополь-оракулы (как дуб Зевса в Додоне), пролетают Ранние журавли, вечно бегущий краем моря Пегий пес, стреляют в мать псевдолюды -манкурты … И среди этой космический першоприроды люди, как титаны и герои, осуществляют своп космоустроительние подвиги: Дюйшен, как Персей, сражается с духами гор, высвобождая Андромеду-Алтинай; тут Геракл-Танабай
на службе в Эврисфея-Чора разит гидру Зимы и чистит авгиевы конюшни дворов; тут Парис-Данияр похищает прекрасную Елену-Джамиля; тут Минос, Эак и Радамант сели в ладью Харона, пересекающей Лету, и переносят отрока Кириска с детства на другой свет мужества …
Я не устаю подчеркивать эту сторону в героях и сюжетах Айтматова, потому что то, что перед нами правдивые образы наших современников, — это и без того ясно, на глазах: и Данияр, и Толгонай, и Орозкул (и Едигей и Бостон. — Ведущий . 26. XI. 86). Но они значат больше, чем это. Что есть «наш современник»? Точка в потоке исторического Пространства-Времени. Мы, конечно, любим его, как свойственно любому любить себя, но любви к себе далеко не достаточно для того, чтобы это «я» было и другим племенам, временам интересно, поучительно, любимо. Тут уж правдоподобной описательности недостаточно. Тут нужен смелый прорыв с сегодняшнего в извечное, и Айтматов всякий раз как бы погружается в вечность и Абсолют и не возвращается без улова: несет какую-нибудь рыбку оскорбление или прихватывает жемчужина сюжета — и пот уже затевается изделие повести, производимой
на берегу «Тополек», «Пегий пес», — но в каждом из них пульсирует вечная
енергема. Недаром в «Джамиле» Луп Арагон почувствовал историю любви,
конгениальные «Ромео и Джульетте».
К настоящему времени в творчестве и духовном развитии Айтматова прозриваються три периода. «Повести гор и степей» — такова эмблема того нового слова, с которым он вошел в литературу своими ранними, «молодежными» произведениями: «Лицом к лицу», «Джамиля», «Верблюжье глаз», «Тополек мой в красной косынке »и« Первый учитель », за которые и получил в 1963 году Ленинскую премию.