1
(2)

«Чуден Днепр при тихой погоде» — это я знаю с раннего детства. Так же как и «Медного всадника» я знаю наизусть с пяти лет. Это заслуга моей мамы, Валентина Алексеевна Никитина её звали … она мне всегда читала перед сном. Я массу литературы знаю «с голоса». С маминого голоса. Вообще, она массу всего в меня вложила. И не только литературы: она пела — песни, романсы; ещё что-то много рассказывала … Мне кажется, будто я до сих пор «еду» на этом запасе. А сам я «Страшную месть» прочёл в эвакуации в Махачкале. Я это хорошо помню: дело было вечером, света электрического не было, а горела коптилка. И вот, под столом — темень, под кроватью — темень, вообще кругом темень. И только на столе область света, и я читаю «Страшную месть».

Страшно было — сказать нельзя как. Но я ещё чувствовал, что на меня буквально наваливается непостижимая какая-то, чудовищная красота этой прозы: «Шумит, гремит конец Киева: есаул Горобец празднует свадьбу своего сына … » — это я помню с тех пор. Мне было тогда лет восемь-девять. А на севере от меня — то ли Сталинград, то ли Курская дуга … Как страшно! Даже теперь, когда я перечитываю, — вот Катерина подходит к подвалу, где заточён колдун, и я знаю — она его освободит … И потом все они там что-то смеются – и дитя в люльке смеётся, и над колдуном в детстве все смеялись … Но когда конь оборачивает к нему морду и смеётся!»…

Это я теперь могу сказать, что это поразительно написанная проза, что она так-то и так-то построена, и всё это выразить в каких-то литературоведческих категориях. Но я понимаю, что в литературоведческих категориях выразив всё, я ничего не выражу…

Здесь есть присутствие непостижимой тайны. Она в финале особенно явственно проступает, когда Пётр говорит: «Сделай, Боже, так, чтобы всё потомство его не имело на
земле счастья! .. » — жуткий холод охватывает, когда это читаешь … И когда Бог ему отвечает: «Но И ты сиди вечно там на коне своём, и не будет тебе царствия Небесного,
покамест ты будешь сидеть там на коне своём!.. »

… Это похоже и на «Шагреневую кожу»,  на «Портрет Дориана Грея», и на «Солярис», И на пушкинскую «Сказку о золотом петушке» … Воспроизводится, в сущности, один и тот же механизм жизни: дело в том, что жизнь никогда не «мстит», — это человек может мстить человеку. А у жизни, у мироздания никаких таких намерений нет. А просто мы пожинаем то, что посеяли сами. Аукаемся — и сами откликаемся: результат наших злых действий, который мы называем карой, — он всегда одного состава с нашим грехом или одной структуры.

Кара — не кирпич, упавший на голову, это бумеранг, возвращение нам нас же самих. Таков вот механизм.

1 / 5. 2

.