Платон Каратаев — крестьянин, и его миросозерцание сложилось на основах крестьянского или, как он говорил, «христианского» быта. Одна из идей его миросозерцания — идея счастья, для которого создан человек, того счастья, которое заключается в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей. Платон Каратаев счастлив. Никто в мире не в состоянии нарушить его счастья, потому что несчастье проистекает от излишеств, чуждых Каратаеву. Те потребности, удовлетворение которых необходимо для существования человека, Каратаев всегда может удовлетворить сам. Он всегда при деле. Он занят тем нормальным трудом, который обеспечивает человеку жизнь и здоровье. Он варил, шил, строгал, тачал сапоги. Он никогда никого не утруждал, так как эти разнообразные житейские знания позволяли ему добывать все необходимое. Эта простота потребностей и привычка к полезному труду давали ему независимость, обеспечивали счастье и здоровье; несмотря на то, что ему было за пятьдесят лет, он не знал усталости и шутя пере носил лишения в плену. Этому-то счастью и позавидовал Пьер. Тоскующий барин, не находивший себе места, не умевший найти исхода своим силам, увидел что-то глубокое и серьезное в этой простой и ясной жизни крестьянина. «Пьеру чувствовалось что-то приятное, успокоительное и круглое в Этих скорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека … »
Этот «зпикуреизм» Платона Каратаева, это довольство и личное счастье не только не противоречат идее отречения от своей личности, а напротив, гармонически сливаются с нею. Девиз Каратаева — «Не нашим умом, а Божьим судом». Его жизнь была не его творением, его судьбу решали другие. И Платон Каратаев не роптал. Он верил, что где-то в высшем мире ход жизни определялся в целях высшей справедливости, верил, что «рок головы ищет», и с умилением рассказывал историю о купце, который за преступление другого человека умер на каторге, не дождавшись освобождения и награды, назначенной ему после обнаружения его невинности. «А его уж Бог простил — помер», — закончил Платон Каратаев свой рассказ. Это смирение перед высшим законом жизни, перед Божьей правдой дает Каратаеву великую силу любви ко всему живущему. Он одинаково ласков и с Пьером, и с собачкой, он любит все, в чем слышится трепет жизни. Его любовь особенная. В ней отсутствует даже примесь личного. В каждой личности он любит проявление высшего начала и потому не привязывается ни к кому особенно. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Платон Каратаев не имел; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь.

Несмотря на то что потребности Каратаева ограничены самым необходимым, жизнь его не сводится к примитивным, животным интересам. Платон Каратаев живет не только глубокой нравственной, но эстетической жизнью. Он любит песни. Но песни его свободны от сложных требований техники, от мысли о постороннем слушателе. Они естественная потребность здоровой натуры.

Каратаев — носитель идеалов Толстого. Он — живое воплощение его будущей религиозно-нравственной системы, его философских эстетических идей. Он — носитель того миросозерцания, которое отыскал Толстой в крестьянской жизни, которое спасло его от отчаяния, как спасало прикосновение к народу многих бар той эпохи, как спасло оно Пьера, познавшего истину после знакомства с Каратаевым. Это учение о любви, об отречении, но отречении не от естественной потребности счастья, а от излишеств и вкусов ложной цивилизации.