4.5
(2)

«Евангельские» главы романа имеют мало общего с Евангелием, это сразу становится очевидным. Здесь Булгаков выступает в качестве историка и литератора, создающего условные литературные образы. Прежде всего, Иешуа — не Сын Божий, а человек, бродячий философ. несколько наивный, по-детски беззащитный, считающий всех людей добрыми и верующий в Бога и в «царство истины И справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть». Его проповеди кажутся опасными первосвященнику Каифе, по доносу Иуды Иешуа арестован и предстал перед римским прокуратором Понтием Пилатом. Малый Синедрион уже вынес смертный приговор бродячему философу, теперь Пилат должен решить, утвердить его или нет. После беседы с арестованным жестокий прокуратор проникся симпатией к нему и решил не утверждать приговор и, признав Иешуа душевнобольным, «подвергнуть его заключению» в собственной резиденции. Пилату интересен этот человек не только уникальными способностями: снимать головную боль и угадывать мысли. В нем есть загадка для Пилата, и ее он хочет разгадать, продолжив беседу.

Однако против Иешуа выдвинуты обвинения, которые в Риме караются смертной казнью: высказывания против власти императора. И про куратор делает свой выбор: он утверждает смертный приговор невинному, с его точки зрения, человеку. О том, что он поступает против своей совести, говорят его попытки подтолкнуть Иешуа к самооправданию: Пилат всячески намекает философу, что надо изворачиваться, лгать, чтобы сохранить жизнь. Тот отвечает: «Правду говорить легко и приятно». Угрозы Каифе тоже свидетельствуют о неспокойной совести Пилата. А мысли: « Погиб! .. », потом: « Погибли! .. » И какая-то совсем нелепая среди них о ( … ) бессмертии, причем бессмертие почему-то вызвало нестерпимую тоску» — предрекают прокуратору «двенадцать тысяч лун» мучений. Что же заставило могущественного прокуратора поступить против своей совести, муки которой он пытается облегчить убийством Иуды? Только ли долг римского воина?

Перед казнью Иешуа скажет, что « в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость», адресуя эти слова к Пилату. Еще он скажет, что «благодарит и не винит за то, что у него отняли жизнь». Почему же беззащитный, наивный философ, не ожидавший воскресения на третий день и боявшийся смерти, не стал ловчить, лгать, не отрекся от своих убеждений и пошел на крест, простив Пилата? Почему он оказался сильнее отважного воина, могущественного, облеченного властью прокуратора? Это и было загадкой для самого Понтия Пилата.

Бродячему философу давала невероятные духовные силы его вера; его убежденность, что « настанет царство истины». А во что верит прокуратор? Будто пытаясь себя убедить, он кричит сорванным голосом: «На свете не было, нет и не будет никогда более великой и прекрасной для людей власти, чем власть императора Тиберия. Облик самого Тиберия, возникший в воображении Пилата, отвратителен: плешивая голова, на лбу круглая язва, беззубый рот с отвисшей нижней губой. Это все, что есть за душой прокуратора. Именно поэтому он так стремится продолжить беседу с бродячим философом, поэтому его мучает чувство, «что он чего-то не договорил с осужденным, а может быть, чего-то не дослушал».

Ответственность за гибель Иешуа писатель целиком возлагает на Понтия Пилата. Народ в романе представляет толпу любопытных, жаждущих зрелища людей, у толпы нет права голоса, как это было в Евангелии, им объявляют уже готовое решение. Выбор сделал
Пилат. Иешуа тоже делает выбор, защищая добро. Булгаков показывает, что спрос возможен только с личности, осознающей свои поступки. Даже Иуда здесь-человек из толпы. Донос — дело обыкновенное. Никаких угрызений совести и раскаяния он не испытывает, конечно. Он молод, красив, влюблен, любит деньги. Обыкновенный человек, какой с него спрос?

Добро и зло творится на земле людьми. Все решает человек, личность, он несет ответственность за свой выбор между добром и злом. Этот выбор определяется верой человека или безверием. И прощает, проявляет милосердие тоже человек. Иешуа попадает в «свет», оттуда он просит за Понтия Пилата, судьба которого больше «по ведомству» Воланда. Однако дарует прощение и отпускает Пилата все же Мастер, завершив свой роман «одною фразой»: «Свободен! Свободен! Он ждет тебя! » Великий грешник с больной совестью получает прощение (не от Иешуа: тот не винил его, от Мастера, который понимал вину Пилата), он отправляется по лунной дороге вверх и просит своего спутника « В разорванном хитоне и с обезображенным лицом» говорить, что казни не было. «Ну, конечно, не было», — отвечает тот, и Пилат счастлив.

4.5 / 5. 2

.