Герои повести «Старосветские помещики» — два старичка. Живут они тихо, так тихо, как только могут жить старички, во всем обеспеченные; а обеспечены они вполне, несмотря на то, что их обкрадывают приказчик, дворовые и все кому не лень: их благодарный уголок производит всего в такой мере, что на них хватает вполне и еще «с лихвой». Да и много ли им нужно? Нужно только, чтобы было что есть, а остальное все выходит за пределы их жизни. Зато в этой доступной им области они берут от жизни все, что только могут, и пользуются своей обеспеченностью вполне. Они не только любят вкусно и в свое удовольствие поесть, но в этом вся их жизнь, вся их радость. Интересы их никогда не перелетают за частокол, окружающий их дворик, а на дворике все интересы направлены к еде. В еде заключаются все их радости, а огорчения … огорчений у них и нет совсем. Пульхерия Ивановна, та хоть еще занимается хозяйством, у ней есть занятие, даже для нее, пожалуй, и очень важное; чего только ей не нужно сделать: варенье, желе, пастила, на меду и на сахаре; настойки на персиковых листьях, на черемуховом цвете, на золототысячнике, на вишневых косточках; массу всяких солений и сушений … Во всем этом Пульхерия Ивановна большая искусница, и делает она все это мастерски, но все-таки здесь могут быть маленькие неудачи, огорчения. Афанасий Иванович лишен и этого разнообразия. Он изредка только поговорит с приказчиком о хозяйстве или съездит в поле посмотреть на работы. Это он делает не потому, чтобы интересовался своим хозяйством, а так, чтобы поболтать немножко. А поболтать он иногда любил, даже посмеяться над Пульхерией Ивановной. Правда, эти насмешки были самого невинного свойства, вроде сборов его на войну или пожара в доме, но они доставляли ему истинное удовольствие. Но все это было, между прочим, от нечего делать, в свободное время. Настоящее же занятие его была еда. Здесь Афанасий Иванович совершал необыкновенные подвиги.
Вставали они рано, и пили за столиком кофе. После кофе Афанасий Иванович шел прогуляться по саду и любил поговорить с приказчиком. «После этого Афанасий Иванович возвращался в покои и говорил, приблизившись к Пульхерии Ивановне: — А что, Пульхерия Ивановна, может быть, пора закусить чего-нибудь?. 3а час до обеда Афанасий Иванович закусывал снова, выпивая старинную серебряную чарку водки, заедал грибами, разными сушеными рыбками и прочим. Обедать садились в двенадцать часов … 3а обедом обыкновенно шел разговор о предметах, самых близких к обеду. — Мне кажется, будто это каша, — говаривал обыкновенно Афанасий Иванович, — немного пригорела; — Нет, Афанасий Иванович, вы положите побольше масла, тогда она не будет пригорелой. Через часок после обеда Афанасий Иванович съедал с Пульхерией Ивановной арбуз и несколько гуш, затем, после небольшой прогулки по саду Афанасий Иванович съедал еще вареников с ягодами и кисельку. 3атем он успевал еще разок закусить, а в половине десятого они садились ужинать. Ночью «иногда Афанасий Иванович, ходя по комнате, стонал. Тогда Пульхерия Ивановна спрашивала: — Чего вы стонете, Афанасий Иванович? — Бог его знает, Пульхерия Ивановна; как будто немного живот болит, — говорил Афанасий Иванович. — А не лучше ли чего-нибудь съесть, Афанасий Иванович? — Не знаю, будет ли оно хорошо, Пульхерия Ивановна. Впрочем, чего же бы такого съесть? — Кисленького молочка или жиденького узвара с сушеными грушами. — Пожалуй, разве так только, попробовать» — говорил Афанасий Иванович. Сонная девка отправлялась рьггься по шкафам, Афанасий Иванович сьедал тарелочку; после чего он обыкновенно говорил: «Теперь так как будто легче».
Если прибавить ко всему этому их необыкновенное радушие к гостям и бесконечную доброту их лиц, то вот и вся их жизнь. «Жизнь их … так тиха, — говорит Гоголь, — так тиха, что на минуту забываешься и думаешь, что страсть, желания и неспокойные порождения злого духа, возмущающие мир, вовсе не существуют, и ты их видел только в блестящем, сверкающем сновидении». Да, более мирную жизнь трудно представить. Это не жизнь человеческая, но и не жизнь животная, — зачем обижать милых старичков таким грубым определением, да оно и не к лицу: жизнь животного все же шире и богаче — оно должно вести активную борьбу за существование, бороться с опасностями. Жизнь этих старичков — это жизнь растения, совершенно пассивная, не знающая желаний и забот. Если и было в них что-нибудь присущее человеку, так это их взаимная привязанность; привязанность, основанная на привычке. Когда-то их жизнь не была так однообразна и они истинно любили друг друга. Афанасий Иванович даже увез Пульхерию Ивановну, которую родственники не хотели выдать за него. Но все это с течением времени было позабыто, во всяком случае, никогда не вспоминалось об этом. Живая любовь уже выветрилась и осталась одна привычка. Но привычка друг к другу у Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны была так сильна, что они совершенно не могли существовать друг без друга. При том микроскопическом горизонте, который им был доступен, все их внимание было обращено друг к другу. Они наполняли жизнь и вполне заменяли весь мир один другому. Не удивительно поэтому, что, когда умерла Пульхерия Ивановна, Афанасий Иванович быт совершенно выбит из колеи и уже никогда не мог попасть в нее. В Пульхерии Ивановне он потерял не друга жизни, даже не цель жизни, — он потерял самую форму жизни, единственно ему доступную. В его сознании и жизни появился такой пробел, которого он уже никак не мог заполнить. Он в полумладенческом состоянии еще влачил пять лет, но эта жизнь была лишена уже и того небогатого содержания, какое было при Пульхерии Ивановне, и продолжалась чисто механически. Наконец он умирает, так же тихо и безропотно, как и Пульхерия Ивановна. Читая повесть, мы невольно проникаемся любовью и сочувствием к ее героям. Мы смеемся, но добродушно смеемся; мы горюем о тихой кончине старичков. Мы вместе с автором чувствуем какое-то умиление при виде их и самую теплую нежность к ним. Но, несмотря на это, вряд ли кто-нибудь хотел походить на Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну.
Отправляя сообщение, Вы разрешаете сбор и обработку персональных данных. Политика конфиденциальности.