0
(0)

Изучение летописей всего ярче отразил ось на образе Пимена, в лице которого Пушкин создал художественно законченный тип древнерусского летописца, проникнутого глубоким религиозно-нравственным настроением, детской верой и теплой любовью к родной земле, со смирением и простосердечной правдивостью, «не мудрствуя лукаво», в тишине монастырской кельи заносящего на страницы летописи «войну и мир, управу государей, угодников святые чудеса, пророчества и знамения небесные.

Влияние Карамзина сказалось преимущественно в изображении характеров и событий. В 1824 году вышли в свет Х и ХI тома «Истории Государства Российского», заключающие в себе описание эпохи Феодора Иоанновича, Бориса Годунова и Смутного времени. Пушкин прочел их уже в Михайловском, и это чтение навело его на мысль написать драму об изображенных здесь событиях. В своей трагедии он почти шаг за шагом следует изложению Карамзина, перелагая его рассказ в живые и яркие сцены.

Точно так же следует он Карамзину в изображении отдельных исторических лиц: Так, например, изображая характер Царя Бориса, он понимает его так же, как понимал Карамзин: подобно Карамзину, считает Бориса прямым виновником убиения Царевича Димитрия, смотрит на него как на преступника, терзаемого угрызениями совести. Из «Истории» Карамзина Пушкин усвоил и главную идею своей трагедии: преступление, подобное совершенному Борисом, не может остаться безнаказанным, а должно привести к гибели преступника и повлечь за собой тяжелые бедствия для всего государства.

Эта мысль Карамзина является естественным выражением той общей моральной тенденции, которою проникнута вся его «История». Но, заимствуя из «Истории» Карамзина основу действия своей трагедии, Пушкин обнаруживает самостоятельное отношение к источнику. В некоторых случаях он сумел даже глубже понять смысл исторических явлений, чем Карамзин: так, например, он очень верно оценил выдающуюся  роль боярства в деле подготовки первого самозванца.

Современная наука выяснила, что этот самозванец был ставленником боярской партии, которая воспользовалась им, как орудием для низвержения ненавистного ей Бориса. Поэтому, выводя в первой сцене своей трагедии беседующих бояр (Шуйского и Воротынского), изображая их настроение в момент избрания Бориса на царство, Пушкин обнаружил замечательное историческое чутье, угадав значение боярства в ходе развития исторических событий. Эта сцена сразу вводит нас в историческую обстановку, раскрывает тайное недоброжелательство бояр к Борису, подготовившее его падение.

Кроме Карамзина, Пушкин пользовался также и другими историческими источниками: летописями, сказаниями и т. п. Из «Истории» князя Щербатова он заимствовал, например, эпизод с конем Самозванца. Другой источник ((Краткая повесть о самозванцах») дал ему основу для характеристики Марины Мнишек, о которой этот памятник отзывается, как о «деве гордой, хитрой и дерзновенной». Влияние Шекспира имело большое значение для Пушкина.

В произведениях Шекспира Пушкин видел высокохудожественные образцы трагедий, свободных от стеснительного влияния «правил» классицизма и всевозможных условностей. В «Борисе Годунове» Пушкин хотел дать русской литературе такой же образец «романтической трагедии», как он его называл в письмах к друзьям, подразумевая под этим выражением, что его произведение по форме и по духу будет резко отличаться от обычного типа классицистической трагедии.

Но, подчиняясь влиянию Шекспира, Пушкин был чужд рабской подражательности или прямых заимствований: он принял лишь шекспировские приемы творчества, его простоту и естественность, его «широкое и вольное изображение характеров» — не с точки зрения какой-либо одной господствующей страсти, а во всей полноте и многообразии, свойственных живой человеческой личности.

Сравнивая Шекспира с писателями классицизма с точки зрения изображения характеров, Пушкин говорит: «Лица, созданные Шекспиром, не суть, как у Мольера, типы такой-то страсти, такого-то порока; но существа живые, исполненные многих страстей, многих пороков; обстоятельства развивают перед зрителями их разнообразные и многосторонние характеры. У Мольера скупой скуп — и только; у Шекспира  Шайлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен.

У Мольера лицемер волочится за женой своего благодетеля, лицемеря; принимает имение под хранение, лицемеря; спрашивает стакан воды, лицемеря» . Гораздо полнее и жизненнее, по мнению Пушкина, изображен тип  лицемера у Шекспира, и эта широта характеристики составляет одно из главных достоинств великого драматурга.

«Истина страстей, правдоподобие чувствований в предполагаемых обстоятельствах — вот чего  требует наш ум от драматического писателя», — говорит Пушкин в своих заметках «О народной драме», ту же мысль повторяет и в одном  частном письме: «Правдоподобие положений, естественность диалога  — вот настоящие законы трагедии». В своей трагедии Пушкин постарался осуществить те требования, которые ставил перед драматическим писателем и которые находил осуществленными у Шекспира.

Пушкин серьезно изучал Шекспира и глубоко понимал его произведения. В одном из писем по поводу своей трагедии Пушкин говорит: « … Я пишу и вместе думаю. Большинство сцен требовало только обсуждения;  когда доходил я до сцены, требовавшей вдохновения, я или пережидал,  или просто перескакивал через нее.

Этот способ работы совершенно нов для меня». Сцены, писанные по вдохновению, и есть именно те, которые создались под влиянием Шекспира и в которых сосредоточиваются главнейшие моменты действия. Таковы все монологи Бориса, сцена его с Шуйским при вести о появлении Самозванца, сцена с Патриархом, когда последний советует перевезти тело царевича в Москву, сон Григория — те места трагедии, которые послужили поэту для «вольного и широкого изображения характеров».

В этих сценах Пушкин отступал от истории; так, он допускает в трагедии любовную интригу, когда Димитрий влюбляется в  Марину Мнишек. Так появляется созданная вдохновением поэта и замечательная в художественном отношении «Сцена у фонтана», которая была необходима, с одной стороны, для характеристики Марины, с другой — для разъяснения некоторых черт характера Самозванца, его решительности, уверенности в успехе своего дела, наконец, его самолюбия.

Даже незначительные сцены необходимы или для развития действия, или для объяснения эпохи и характеров. Такова, например, сцена «Корчма на литовской границе»; в ней мастерски представлено современное Самозванцу монашество, где рядом с высоконравственными личностями, вроде старца Пимена, были и «злые чернецы», бродяги, подобные Михаилу и Варлааму.

С другой стороны, противопоставляя бесшабашно удалых бродяг мрачному Григорию, Пушкин яснее оттеняет душевное настроение последнего, его внутреннюю борьбу. Такого же рода отступления от истории встречаются  и в исторических хрониках Шекспира.  Другим источником при создании трагедии Пушкина была «История» Карамзина, где изображено царствование Феодора, Бориса Годунова и Лжедимитрия — почти вся история Смутного времени.

Многие места трагедии Пушкина не только сходны с «Историей» Карамзина, например все сцены избрания Бориса на царство, но представляют иногда простой пересказ слов историка; таковы слова Воротынского о том,  что Борис, покинув все мирское, затворился в монастыре, где жила его сестра Ирина, а равно и слова «в невестах уж печальная вдовица», с  которыми Борис обращается к своей дочери.

Пушкин, согласно Карамзину, представляет Бориса Годунова убийцей царевича Димитрия. Но нельзя, однако, сказать, что Борис Пушкина абсолютно схож с Борисом Карамзина. Пушкин объективен и беспристрастен в своей драме, как Шекспир, тогда как Карамзин негодует на Бориса и упрекает его. Если в чем Пушкин и следовал Карамзину, так это в содержании своей драмы, в «развитии ее происшествий», как он сам указал.

Кроме Шекспира и Карамзина, Пушкин пользовался еще и древне-русскими летописями: по ним поэт не только изучил образ мыслей и язык  времени, но и создал замечательный тип монаха-летописца. Насколько  удачен образ Пимена, свидетельствуют воспоминания известного русского историка Погодина. Погодин услышал «Бориса Годунова» впервые из уст самого автора, и сцена с Пименом его «ошеломила».

«Мне показалось, — пишет Погодин, — что мой родной и любезный Нестор поднялся из могилы и говорит устами Пимена, мне послышался живой голос русского древнего летописца». И действительно, характер Пимена обрисован мастерски как в начале сцены, где Пимен дает характеристику летописи, указывая на ее цель и содержание, так и в той сцене, где летописец говорит о суете света, о преимуществах затворнической жизни, рисуя образ Иоанна Грозного, искавшего успокоения «в подобии монашеских трудов», и рассказывая Григорию о Феодоре и его смерти.

0 / 5. 0

.