0
(0)

Тургенев рассказывает о тех переживаниях, которые охватили Рудина после разрыва с Натальей: «Рудин врнулся домой, заперся в своей комнате и написал два письма: одно — к Волынцеву … и другое – к Наталье. Он очень долго сидел над, вторым письмом, многое в нем перемарывал и переделывал и, тщательно списав его на тонком листе почтовой бумаги, сложил его как можно мельче и положил в карман. С грустью на лице прошелся он несколько раз взад и вперед по комнате, слеза тихо выступила на его ресницы … Он встал, позвал человека и велел спросить у Дарьи Михайловны, может ли он ее видеть». О том, что чувствовал и о чем думал Рудин, когда писал письмо Наталье, Тургенев не говорит ни слова. Но из того, как он писал его, читатель видит, насколько это письмо было важно для Рудина, как он стремился к тому, чтобы полнее и точнее в нем высказаться. Рудину, действительно, очень тяжело и горько. Исчезла поза. Просто и искренне обнаруживается чувство в выражении лица и жесте: «С грустью на лице прошелся он несколько раз взад и вперед по комнате, сел на кресло перед окном, подперся рукою». Он настолько погрузился в горестные чувства, что не замечает на ресницах тихо выступившей слезы. Но вот Рудин как бы очнулся. Он принял решение — на этот раз скорое и правильное. Для его выполнения он должен привести себя внутренне в порядок: надо подготовиться к неприятному, но необходимому разговору с Ласунской.  Все это дается через резкое изменение поведения Рудина: «Слеза тихо выступила на его ресницы … Он встал, застегнулся на все пуговицы, позвал человека». Характерная в данном контексте деталь- «застегнулся на все пуговицы» — указывает на то, что Рудин берет себя в руки и глубоко внутрь прячет свои страдания. Настало шесть часов, подали тарантас и Рудин стал спешно прощаться со всеми. Торопливое прощание и принужденная улыбка героя обнаруживают в его поведении и портрете, что на душе его «было очень скверно», и   одновременно указывают на его стремление скорее выйти из того тягостного положения, в какое он попал в доме Ласунских, и при этом сохранить свое достоинство. С начала до конца романа Рудин показывается в его внутренней жизни, в психологических поворотах. С окончанием истории любви героя еще не завершается полностью история его жизни.  Описывая встречу Рудина с Лежневым, Тургенев рассказывает о попытках Рудина активно включиться в социальную практику и показывает его в новой фазе духовного развития. Одновременно эпилогом подводится итог всей жизни героя, окончательно выясняется его общественное значение. Рудин попробовал начать преобразовательскую деятельность в области экономической (план преобразований в имении помещика и превращения реки несудоходной в судоходную), административной (на поприще секретаря «благонамеренного лицея») и просветительской (в качестве учителя гимназии), но все его начинания кончались полной неудачей, так как везде Рудин натыкался на косность и враждебность реакционной среды, а сами проекты  преобразований носили несколько маниловский характер. Составлялись они без учета реальных обстоятельств, призрачны были пути их осуществления, не хватало фактических знаний. На все эти опыты ушли последние средства и силы Рудина, и в его внешнем и внутреннем облике появляются новые черты. «Перед ним (Лежневым) стоял человек высокого роста, почти совсем седой и сгорбленный».

Автор вкладывает в уста самого героя рассказ о его злоключениях, и длинный монолог Рудина действительно производит впечатление «похолодевшей, как бы разбитой речи». Исчез былой блеск, округлость фраз, яркая романтическая окраска, пафос. Все повествование выдержано в грустно-задумчивом тоне, оно часто обрывается на полуслове. «Устал я говорить, брат», — замечает Рудин. Чувствуя в себе «присутствие сил, не всем людям данных», Рудин мучается вопросом: «Отчего же эти силы остаются бесплодными?» В поисках ответа на него, критически оглядывая всю свою жизнь, Рудин с горечью бичует себя за все ошибки и слабости прошлого. «Выдержки во мне не было? ..  «Я был тогда самонадеян и ложен. — Я упивался словами и верил в призраки» … «Фраза, точно, меня сгубила» … «Слова, все слова! дел не было!» Стремление «отделаться» от «фразы», т. е. от внешности,   помпезности, декоративности и приблизиться к жизни действительной также сказывается в речи Рудина. В ней уже нет высокопарности, появляются просторечия, идиомы («так я вот и бился года два», «сопрет … долой», «потолкавшись еще по разным местам», «последний грош свой добил»);  изменяется характер образности; она теперь берет начало в образности народной речи или наблюдениях над реальной, бытовой жизнью. Непосильная борьба с окружающей действительностью измучила Рудина. В нем исчез его прежний энтузиазм, ему хочется «достигнуть цели близкой, принести ничтожную пользу», для этого он готов смириться, «примениться к обстоятельствам», но из этого ничего не выходит. «Что мешает мне жить и действовать, как другие? .. Но едва успею я войти в определенное положение, остановиться на известной точке, судьба так и сопрет меня с нее долой», — с горечью говорит Рудин. Рассказывая так о постаревшем Рудине, Тургенев раскрывает образ в его глубокой психологической и общественной правдивости. Психологическая правда в том, что одинокий человек не может до бесконечности не обращать внимания на удары судьбы, что ему хочется соединиться с людьми, увидеть, хотя маленькие, но реальные плоды своей деятельности. Этим объясняются субъективные переживания Рудина. Но все дело в том, что Рудин в самой своей сути не такой человек, как другие, так как в нем «сидит какой-то червь, который грызет и … гложет» и не дает ему «успокоиться до конца». Люди, подобные Рудину, неизбежно становились во враждебные отношения со средой, так как вся их деятельность в ее конечной цели была направлена на уничтожение того порядка, который поддерживался и оберегался этой средой. В этом большая общественная правда образа. Рассказав о том, что лично для себя Рудин ничего не приобрел в жизни, и подчеркнув объективную непримиримость людей его типа со всем  общественным строем николаевской России, Тургенев тем самым указал на то, что в этих людях, несмотря на все их слабые стороны, воплощалось живое, прогрессивное начало эпохи. Образ Рудина теперь рисуется лирически сочувственно. В целях усиления эмоциональной окраски Тургенев вновь обращается к пейзажу. Рудин появляется перед читателем или в знойный день, когда он едет, сам не зная куда, сидя, понурив голову, В кибитке, которую едва тащат заморенные и разморенные жарой лошади; или в осенний холодный день, когда надо срочно выехать из города, несмотря на непогоду, потому что его высылают. Глубокой грустью дышит концовка, которой, как лирическим аккордом, заключается последняя беседа Рудина с Лежневым.

0 / 5. 0

.