Отправными точками для художественного повествования Сергея Довлатова послужили произведения Солженицина и Шаламова («Письмо издателю»).
«Зона» писателя выстроена как философский очерк, развивающий идеи парадоксального современного миро устройства. «Зона» раскинулась по обе стороны лагерных заборов», «… лагерь представляет собой довольно точную модель государства. Причем именно Советского государства». В лагере имеется политический режим (правила внутреннего распорядка), народ (заключенные), милиция (охрана). Там есть партийный аппарат, культура, индустрия. Есть все, чему положено быть в государстве».
Мир довлатовской «зоны» был ужасен. В этом мире убивали за пачку чая. Но жизнь продолжалась. Более того, здесь сохранялись обычные жизненные пропорции. Соотношение добра и зла, горя и радости — оставалось неизменным.
Надзиратель Сергей Довлатов признает, что «советская тюрьма — одна из бесчисленных форм тирании. Одна из форм тоталитарного всеобщего насилия». Однако, тем жизненнее становится театр абсурда — кульминация произведения, где роли Ленина и Дзержинского исполняют опасный рецидивист Гурин и осужденный Цуриков по прозвищу Мотыль.
Складывается ощущение, что художественный текст автора соткан из органумов и диафоний, т.е. двухголосий, мира «воли» и мира зоны», которые по сути ничем не отличаются. Вот одна наиболее яркая:
«Рисуешь на скале бизона — получаешь вечером жаркое». Автор проводит аналогию с лагерной живописью («лагерные портреты необычайно комплиментарны»). «На воле так изображают крупных партийных деятелей» — пишет Довлатов. Согласимся, что между «формулой бизона» и современной масс-медиа можно уверено ставить знак равенства.
Но есть красота и в лагерной жизни. Одно из восхитительных украшений — затейливый, картинно живописный, орнаментальный и щеголеватый язык. Лагерная речь помогает выжить героям Довлатова.
Лагерный монолог здесь — это законченный театральный спектакль. Это балаган, яркая, вызывающая и свободная творческая акция (Д.С.Лихачев).
Речь бывалого лагерника заменяет ему все привычные гражданские украшения. А именно — прическу, заграничный костюм, ботинки, галстук и очки. Более того — деньги, положение в обществе, награды и регалии. Хорошая лагерная речь является в лагере преимуществом такого же масштаба, как физическая сила. Хороший рассказчик на лесоповале значит гораздо больше, чем хороший писатель в Москве.
В лагере еще жива форма словесного поединка: «Что там у вас за дела? Поганку к юбилею заворачиваете?». Автор часто наблюдал эти бои — с разминкой, притворной апатией и внезапными фейерверками убийственного красноречия. С отточенными формулировками на уровне Крылова и Лафонтена:
«Волк и меченых берет…»
В лагере не клянутся родными и близкими. тут не услышишь божбы и многословный заверений. тут говорят:
— Клянусь свободой!
Кстати о свободе. Исповедуя свой кодекс чести, герой Довлатова также может оказаться свободным за решеткой, как, например, рецидивист Кунцов (двойник Алиханова).
«Год назад… Фидель за какую-то провинность остановил этап. Сняв предохранитель, загнал колонну в ледяную речку. Зеки стояли молча, понимая, как опасен шестизарядный АКМ в руках неврастеника и труса.
Фидель минут сорок держал их под автоматом, распаляясь все больше и больше. И вот тогда появился рецидивист Купцов… Вышел из первой шеренги. И в наступившей тишине произнес, легко отведя рукой дуло автомата:
— Ты загорелся, я тебя потушу…
Пальцы его белели на темном стволе.
Фидель рванул на себя АКМ. Дал слепую очередь над головами. И все пятился, пятился…»
Отправляя сообщение, Вы разрешаете сбор и обработку персональных данных. Политика конфиденциальности.