Анализ рассказа «Allez» Куприна

Казалось бы, рассказ «Allez» представляет собой типичную мелодраму – крепко и даже изящно выстроенную, с полнокровными бытовыми деталями, с эффектной развязкой. Налицо все признаки мелодраматического произведения: острая интрига, преувеличенная эмоциональность, резкое противопоставление добра и зла, морально-поучительный пафос. Однако на повествовании о жизни и гибели цирковой артистки mademoiselle Норы лежит печать сильного и истинного таланта.

Обращает на себя внимание почти математически просчитанная композиция рассказа: хронологически расположенные картинки цирковой карьеры и любовной интриги перемежаются возгласом «Allez!», причём если в первой половине рассказа это чисто профессиональное восклицание, естественное в соответствующей обстановке разнообразных цирковых номеров, то во второй половине этот приказ-призыв превращается в символ насилия не только над телом, но и над душой женщины.

А когда Нора с помощью всё того же привычного восклицания преодолевает свой последний в жизни ужас, выбрасываясь из окна, «Allez!» становится знаком освобождения – не только от потерявшего смысл существования, но и от страха, от унижения, от рабского подчинения обстоятельствам.

Обаяние купринского текста не в словесной игре, не в изящно обработанном синтаксисе, не в символической многозначности деталей, а в их неподдельной и красочной достоверности, в том, что безупречное знание жизни (в данном конкретном случае – жизни цирковой) позволяет писателю отобрать самые живописные и пластичные подробности, касающиеся всей сферы человеческих чувств: зрения («лучи зимнего солнца ложатся слабыми пятнами на малиновый бархат и позолоту лож»), слуха («отрывистый, повелительный возглас», «сухое щёлканье длинного бича»), обоняния («запах конюшни», «вонючие сигары»), осязания («жгучая боль удара», «проволока, невыносимо режущая ноги») и т.п.

Впрочем, ненавязчивая символика в рассказе тоже присутствует: цирковая жизнь, а главное, свойственное этой жизни перманентное насилие уравнивает между собой всех живых существ – «людей, лошадей и собак». Недаром уже надоевшая клоуну Менотти Нора дважды сравнивается со «старой, умной и преданной собакой», которую, пусть она побита и выгнана, неудержимо тянет к хозяину.

Образ Норы, кстати, неоднозначен, и это тоже малохарактерно для мелодрамы.

«Свирепый реализм» Куприна не даёт сделать из героини только и исключительно жертву бесчеловечной социальной структуры. Как ни грустно, хрупкая и прелестная девочка-акробатка искренне влюбляется в пошлого, примитивно-грубого «соло-клоуна» и, как безжалостно замечает автор, «помогает ему дрессировать крыс и свиней, растирает на его физиономии кольд- крем и… верит с пылом идолопоклонника в его мировое величие». Вполне закономерно, что на свою счастливую соперницу Нора примитивно накидывается с кулаками, и Менотти с трудом удаётся растащить женщин. Однако то, что загнанному, невежественному, неразвитому душевно существу удаётся, пусть ценой собственной бедной жизни, восторжествовать над окружающей пошлостью и жестокостью, внушает читателю надежду и в очередной раз убеждает его, что большинство произведений Куприна «не о том, как люди обнищали духом и опошлели, а о торжестве человека, о силе и власти его».