Анализ рассказа «Хамелеон» Чехова

Антитеза как идейно-композиционная основа рассказа «Хамелеон». В рассказе «Хамелеон» Чехов прибегает к приему: сначала создается картина затишья, сонного спокойствия («Открытые двери лавок и кабаков глядят на свет божий уныло, как голодные пасти; около них нет даже нищих…»), а затем следует неожиданное происшествие («Слышен собачий визг. Очумелов глядит в сторону и видит: из дровяного склада купца Пичугина, прыгая на трех ногах и оглядываясь, бежит собака. За ней гонится человек в ситцевой крахмальной рубахе и расстегнутой жилетке…

Так тишину базарной площади и величественное шествие полицейского надзирателя Очумелова, сопровождаемого городовым Елдыриным, взрывает крик и беспорядок. Благодаря этому композиционному приему — внезапности — Чехов показывает, что в обыкновенной ситуации всегда таится жизненное противоречие. Полицейский надзиратель оказывается перед неразрешимым: он не может достоверно узнать, чья собака укусила Хрюкина. Комизм поведения Очумелова изображается с помощью двух приемов: прием повторения ситуации и резкой смены положения. Так, Очумелов шесть раз оказывается в одном и том же положении, но ведет себя с полной противоположностью. В трех случаях собака признается бродячей, и тогда надзиратель демонстрирует свою власть: «Гм!.. Хорошо…- говорит Очумелов строго, кашляя и шевеля бровями. — Хорошо…

Чья собака? Я этого так не оставлю. Я покажу вам, как собак распускать! Пора обратить внимание на подобных господ, не желающих подчиняться постановлениям! Как оштрафуют его, мерзавца, так он узнает у меня, что значит собака и прочий бродячий скот!

Я ему покажу Кузькину мать!.. Елдырин, — обращается надзиратель к городовому,— узнай, чья это собака, и составляй протокол! А собаку истребить надо. Немедля! Она наверное бешеная… Чья это собака, спрашиваю? » В трех других собачонку считают принадлежащей генералу Жигалову, и Очумелов ведет себя трусливо и подобострастно: «— Генерала Жигалова? Гм!.. Сними-ка, Елдырин, с меня пальто…

Ужас как жарко! Должно полагать, перед дождем… Одного только я не понимаю: как она могла тебя укусить? — обращается Очумелов к Хрюкину. — Нетто она достанет до пальца?

Она маленькая, а ты ведь вон какой здоровила! Ты, должно быть, расковырял палец гвоздиком, а потом и пришла в твою голову идея, чтоб сорвать. Ты ведь… известный народ! vЗнaю вас, чертей!» Комический эффект усиливается мгновенным переходом Очуме- лова от одного состояния к другому, и в любом состоянии полицейский надзиратель обнаруживает свою низость. Рассказ «Хамелеон» построен на вопиющем противоречии: действительность, то есть укусила или нет собака Хрюкина, зависит не от объективных фактов, а от того, кому она принадлежит.

Под стать искаженной действительности и имена в юмористических рассказах Чехова, называющие отрицательную или смешную черту его героев: Очумелов, Елдырин, Хрюкин в «Хамелеоне». Проблематика рассказа «Хамелеон». Название чеховского рассказа «Хамелеон» вошло в русскую литературу как обозначение человека беспринципного, готового с легкостью менять свои взгляды и убеждения в зависимости от обстоятельств. Чехов рассматривает не только социальную тему. Отношение Очумелова к вышестоящим, его добровольное пресмыкательство перед властью — это проблема нравственная. Очумелов смешон своей угодливостью, своей безграмотной речью, но он страшен как представитель системы, строго определившей иерархию взаимоотношений между людьми. Чехов показывает это одной деталью: Очумелов идет «в новой шинели и с узелком в руке», а за ним городовой несет «решето с конфискованным крыжовником».

Так создается замкнутый круг порочных взаимоотношений: новая шинель позволяет конфисковывать, обогащаться, утверщать материальное благосостояние. Очумелову — свое, генералу — генеральское. Кстати, Хрюкин, узнав, чья это собака, тоже не слишком-то протестует, признавая тем самым свое бессилие. Сложившиеся стереотипы общественных взаимоотношений, представление о «порядке» невозможно разрушить, а люди, убежденные в этом, — рабы в душе своей, не обладающие ни внутренней свободой, ни возможностями для духовного развития. Тема «хамелеонства» в творчестве Чехова. За год до «Хамелеона» Чехов написал рассказ «Двое в одном», также посвященный проблеме «хамелеонства».

«Не верьте этим иудам, хамелеонам! В наше время легче потерять веру, чем старую перчатку, — и я потерял! Был вечер. Я ехал на конке. Мне, как лицу высокопоставленному, не подобает ездить на конке, но на этот раз я был в большой шубе и мог спрятаться в куний воротник. Да и дешевле, знаете…

Несмотря на позднее и холодное время, вагон был битком набит. Меня никто не узнал. Куний воротник делал из меня incognito. Я ехал, дремал и рассматривал сих малых… «Нет, это не он! — думал я, глядя на одного маленького человечка в заячьей шубенке. — Это не он! Нет, это он! Он!» Думал я, верил и не верил своим глазам…

Человечек в заячьей шубенке ужасно походил на Ивана Капитоныча, одного из моих канцелярских… Иван Капитоныч — маленькое, пришибленное, приплюснутое создание, живущее для того только, чтобы поднимать уроненные платки и поздравлять с праздником. Он молод, но спина его согнута в дугу, колени вечно подогнуты, руки запачканы и по швам… Лицо его точно дверью прищемлено или мокрой тряпкой побито. Оно кисло и жалко; глядя на него, хочется петь «Лучинушку» и ныть. При виде меня он дрожит, бледнеет и краснеет, точно я съесть его хочу или зарезать, а когда я его распекаю, он зябнет и трясется всеми членами. Приниженнее, молчаливее и ничтожнее его я не знаю никого другого. Даже и животных таких не знаю, которые были бы тише его…

Человечек в заячьей шубенке сильно напоминал мне этого Ивана Капитоныча: совсем он! Только человечек не был так согнут, как тот, не казался пришибленным, держал себя развязно и, что возмутительнее всего, говорил с соседом о политике. Его слушал весь вагон. — Гамбетта помер! — говорил он, вертясь и махая руками. — Это Бисмарку на руку. Гамбетга ведь был себе на уме!

Он воевал бы с немцем и взял бы контрибуцию, Иван Матвеич! Потому что это был гений. Он был француз, но у него была русская душа. Талант! Ах ты, дрянь этакая! Когда кондуктор подошел к нему с билетами, он оставил Бисмарка в покое.

— Отчего это у вас в вагоне так темно? — набросился он на кондуктора. — У вас свечей нет, что ли? Что это за беспорядки? Проучить вас некому! За границей вам задали бы! Не публика для вас, а вы для публики! Черт возьми!

Не понимаю, чего это начальство смотрит! Через минуту он требовал от нас, чтобы мы все подвинулись. — Подвиньтесь! Вам говорят! Дайте мадаме место! Будьте повежливей!

Кондуктор! Подите сюда, кондуктор! Вы деньги берете, дайте же место! Это подло! — Здесь курить не велено! — крикнул ему кондуктор.

— Кто это не велел? Кто имеет право? Это посягательство на свободу! Я никому не позволю посягать на свою свободу! Я свободный человек! Ах ты, тварь этакая! Я глядел на его рожицу и глазам не верил. Нет, это не он! Не может быть!

Тот не знает таких слов, как «свобода» и «Гамбетга». — Нечего сказать, хороши порядки! — сказал он, бросая папиросу. — Живи вот с этакими господами! Они помешаны на форме, на букве! Формалисты, филистеры!

Душат! Я не выдержал и захохотал. Услышав мой смех, он мельком взглянул на меня, и голос его дрогнул. Он узнал мой смех и, должно быть, узнал мою шубу. Спина его мгновенно согнулась, лицо моментально прокисло, голос замер, руки опустились по швам, ноги подогнулись. Моментально изменился!

Я уже более не сомневался: это был Иван Капитоныч, мой канцелярский. Он сел и спрятал свой носик в заячьем меху. Теперь я посмотрел на его лицо. «Неужели, — подумал я, — эта пришибленная, приплюснутая фигурка умеет говорить такие слова, как «филистер» и «свобода»? А? Неужели? Да, умеет.

Это невероятно, но верно… Ах ты, дрянь этакая! Верь после этого жалким физиономиям этих хамелеонов! Я уж больше не верю. Шабаш, не надуешь!»»