Анализ романа «Географ глобус пропил»

Для многих знакомство с произведением «Географ  глобус пропил» А.Иванова началось именно с фильма. Не желая расставаться с обаятельным киногероем К.Хабенского и пытаясь постичь внутренние мотивы его поведения, зрители стали читателями.

Действительно, по-настоящему внимательное чтение с погружением в образную систему, символику, речь героев позволяет приблизиться к пониманию идеи произведения, а последующее возвращение к его экранизации делает восприятие фильма более осмысленным, наполненным.

«Географ глобус пропил» — это книга о школе, о современных старшеклассниках и учителях. О любви и дружбе. В ней много грустной иронии, доброты и боли. Она помогает учителям и ученикам лучше понимать друг друга. Однако, как это обычно бывает, фильм (2013) и книга (1995, опубликована в 2003 году), несмотря на перекличку проблем и образов, во многом самостоятельные произведения искусства.

Так, фильм, в силу специфики жанра, не смог вместить подробных деталей детства, школьной юности героя, рассказанных в книге. Зато в нём появились собственные идейные скрепы, представленные в ёмких образах, «ведущих» зрителя, направляющих ход его мыслей.

Безусловно, важнейшей для обоих произведений является проблема главного героя. Учитель или нет, пропил или не пропил? Решить эти вопросы помогает символический план произведений.

Рассмотрим интертекстуальное поле романа Алексея Иванова. Это, несомненно, сильная его сторона, специфически литературное средство, опознавательная черта постмодернистской эпохи 1990-х годов.

Автор поделился со своим героем любовью к Пермскому краю и литературе. Хотя любовь эта в школьные годы у Служки на была своеобразная: боялся и ненавидел учителя литературы Чекасову (Чекушку), а литературу любил.

Протест троечника и неудачника Служкина против Чекушки выражался в том, что он размалёвывал на уроке портреты писателей в учебнике — «занимался переработкой сюжетов», издавал альтернативный литературный журнал прямо на парте, сочинял стихи и т. д.

Чекушка была для Служки на «центром мира»:  «Если он был свободен, то свободен от чекушки. Если тяготился — то благодаря ей. Если кто-то был хорошим человеком — то лучше Чекушки. Если плохим — то хуже. Чекушка была точкой отсчёта жизни».

Тоталитарному дискурсу Чекушки (а впоследствии и завуча Угрозы Борисовны) противопоставляется ироническое игровое пространство цитат из русской и советской классики, афоризмы, анекдоты и … пьянство как жест свободы.

В романе находим «золотые россыпи» аллюзий, отсылок. Интертекст придаёт роману и образу Виктора Сергеевича Служки на объём и глубину. Так, в самом начале будущий географ приходит устраиваться в школу и знакомится с директором Антоном Антоновичем.

Директор — фигура в романе пассивная и, казалось бы, незначительная, тем не менее обладает кодовым именем: Антон Антонович немедленно отсылает читателя к гоголевскому «Ревизору», а Служки на, соответственно, к Хлестакову.

Самозваный географ (Служкин по профессии биолог) начинает свой путь именно из кабинета тёзки гоголевского Городничего (<<сосульку, тряпку принял за важного человека!»). Таким образом, завязка романа связана с проблемой мнимости / подлинности героя.

Характер его раскрывается в конфликтном противопоставлении «учитель — ученик», причём автор постоянно перетасовывает, как колоду карт, «отцов» И «детей», меняет их местами. К примеру, на уроке предводитель «зондер команды» троечник Градусов сидит на последней парте, а на педсовете место на камчатке занимает уже сам опальный географ Служкин. В подпитии он и сам настаивает: «Отцы, а я и не учитель вовсе … », нарушает дистанцию, обращается запанибрата с подростками.

И вот уж Хлестаков «тянет» за собой Пушкина («на дружеской ноге!»). Герой сам рифмует: «Служкин-Пушкин!» Он и стихи пишет, и женщин любит, да и в кружку заглядывает частенько. Если присмотреться к имени, то ~иктор Qлужкин — это сдвинутый по алфавиту (на три буквы) Александр Пушкин, оба Сергеевичи … Служкин-поэт раскрывает ещё одну грань произведения. Герой оказывается вписан в литературный контекст как интеллигент, поэт, «бродяга и пропойца».

За его образом то там, то здесь проглядывают В.Высоцкий, С.Довлатов, Вен.Ерофеев, вампиловский Зилов… Лейтмотивом в романе проносится пушкинское: «На свете счастья нет, но есть покой и воля».

Поиски внутренней свободы сопрягаются с кризисом среднего возраста, неустроенностью быта, семейной драмой героя. И тогда понимаешь со всей остротой причины его пьянства.

Поступив на работу в школу, герой как бы возвращается в исходную точку жизни, чтобы попытаться разрубить корень бед, преследующих его по сей день. Школа в романе — место пересечения времён: прошлого и настоящего, которые смешиваются, перебиваются в сознании героя.

Более того, он как будто и не повзрослел за годы: «По-моему, нужно меняться, чтобы стать человеком, и нужно быть неизменным, чтобы оставаться им. Я вот каким был тогда, в университете, таким и остался сейчас … А друзья … Друзья переменились — вместе со временем, вместе с обстоятельствами… ».

Сражение за сражением проигрывает географ, пытаясь обуздать нагловатых девятиклассников: «Так ничего я и не добился. Урок сорвал, учителям напакостил, себе обеспечил разборку с угрозой, да ещё и всё драить пришлось самому … Вот таков мой обычный трудовой день».

Центральный конфликт строится на противостоянии географа и Розы Борисовны. Завуч декларирует «кодекс» настоящего учителя: «Педагог — это человек, который не только знает свой предмет, но умеет и других заставить его знать». С точки зрения таких, как она, Служки н действительно «и не учитель вовсе».

Никого не заставляет, а искренне пытается заинтересовать. «Да плюнь ты, Витус, -хехекал в ответ Будкин. — Придуши их, как свиней, да и всё». — «Не могу я, как ты не понимаешь! Я человека ищу, всю жизнь ищу человека в другом человеке, в себе, в человечестве, вообще человека!. Я из-за них даже сам человеком стать не могу — вот сижу тут пьяный.  Ну что делать-то? Доброта их не пробивает, ум не пробивает, шутки не пробивают, даже наказание — и то не пробивает! Ну чем их пробить, Будкин?».

Вопросы, чему учит школа и каким должен быть учитель, в подлинной мере решаются в походе, вдали от школьных стен и Розы Борисовны. В этом месте в книге объективный повествователь отходит на задний план, позволяя герою описывать поход от первого лица, что, видимо, оправдано тайной любовных переживаний героя. В связи с этим интертекстуальное поле книги ослабевает.

Перед читателем раскрываются живописные картины сурового Пермского края: горы, обрывы, таёжные леса, бурные реки. Здесь география повсюду, а географа слушают заворожённо. «Отцы слушают непривычно внимательно. На уроках в школе я такого не видал. По их глазам я понимаю, что они ощущают. < … > И вот теперь у них под ногами словно земля заговорила. До самых недр, до погребённых костей звероящеров она вдруг оказалась насыщенной смыслом, кровью, историей. Тайга и скалы вдруг стали чем- то важным в жизни, важнее и нужнее многого, если не всего».

Красота природы воочию передается в фильме. В объективе кинокамеры укрупняются и ключевые образы-символы, очень точно и лаконично проступает линия эволюции характера героя: от мнимого географа до Учителя с большой буквы. К таковым относятся промелькнувшее название станции — «Семичеловечья» (школьников действительно семеро), фотография «вечного взрыва», берёзовый сок в бутылке, река, компас, музыка («Я свободен!» Кипелова»), текст пушкинской сказки («Ветер, ветер, ты могуч… ») и т. д.

Всё это образует особый мифологический хронотоп, в котором действуют универсальные категории бытия: любовь, дружба, приятельство, свобода, ответственность…

Опоённый Градусовым, географ повержен, лишён имени и привилегий командира: «Короче, мы тебя за пьянку свергли из начальников», — неохотно информирует Овечкин. «Нам такие начальники-бухальники не нужны, — беспощадно добавляет Борман.  Так что ты нам больше не командир, и звать мы тебя будем просто Географ. А все вопросы станем решать сами».

История отречения учеников от учителя влечёт за собой библейские аллюзии. Подобно тому как апостол Пётр отрёкся от Христа и не подошёл к нему от костра, географ  тоже отлучён от собравшихся у огня учеников и воет на луну.

Такая же параллель возникает в фильме, когда он, раскинув руки, подобно распятому Христу, плывёт по реке, провозглашая по требованию учеников десять раз: «Я — бивень!». Этого нет в романе, но сцена не искажает смысла первоисточника. «Посмеяться над собой — значит лишить этой возможности других» — один из многочисленных афоризмов книжного географа.

Или: «Я для себя так определяю святость: это когда ты никому не являешься залогом счастья и когда тебе никто не является залогом счастья, но чтобы ты любил людей и люди тебя любили тоже. Совершенная любовь, понимаешь? Совершенная любовь изгоняет страх. Библия».

Обнаруживается, что взгляды на жизнь у географа романтически устарели. Он действительно бивень, мамонт, ископаемое среди современников. Он искренне любит своих близких, честно выполняет свою работу, уважает людей, и это в конечном итоге подкупает подростков.

Кульминация обоих произведений — прохождение группы на катамаране через порог Долган. «Страх заставляет человека рьяно учиться», — говорит географ. Служкин учит подростков, как правильно преодолевать порог, чтобы не погибнуть. Так случилось, что им пришлось это делать самостоятельно, и это стало бесценным опытом взросления героев.

Сцена важна ещё и тем, что здесь разрешается спор о том, кто такой настоящий учитель. И фильм, и книга утверждают, что только тот, кто учит преодолевать препятствия, брать на себя ответственность за свою жизнь и жизнь других, даёт свободу выбора, и есть настоящий учитель.

Понимают это и ученики. После похода меняется отношение к географу. И хотя в школе он не останется, ведь поход, по выражению Угрозы Борисовны, был «чистой воды уголовщина» (вдобавок она ещё застаёт географа со своей дочерью Машей во время пикантной сцены — «ах, какой пассаж!»), для учеников важно уже то, что он был в их жизни.

В фильме внутреннюю эволюцию пережил и сам герой. Служки н бросил пить, и к нему вернулись жена с дочкой. Эволюция героя книги не столь очевидна.

Финальная глава «Одиночество» овеяна безысходной тоской. Учитывая, что книга написана в девяностые, её эмоциональное звучание соответствует общей тональности произведений того времени.

Сравнение финалов литературного произведения и его экранизации также позволяет отметить тенденцию к изменению общественного сознания за прошедшие десятилетия, стремление утвердить гуманизм, хотя бы в рамках художественного произведения.