Анализ сцены «Смерть Базарова»

Базаров – один из самых загадочных героев Тургенева. Почти полтора века спорят о нём критики, то превознося – как революционера-борца, то низвергая – как революционера-разрушителя (причём разрушителя не только существующего порядка, но и нравственной структуры собственной личности). Подобные дискуссии будут сопровождать этот образ до тех пор, пока сохранятся сторонники каждого из двух направлений развития человеческого общества – революционного и эволюционного. Вызывает сожаление, однако, что социально-политологический анализ иногда заслоняет от читателя самого живого, страстного и сильного тургеневского героя. Обратимся к сцене, ключевой для разгадки Базарова, – к сцене его смерти.

Смысловая тональность задана с первых же строк: «Доктор успел шепнуть ей Анне Сергеевне Одинцовой, что нечего и думать о выздоровлении больного». Драматизм последней встречи героев подчеркнут натуралистическими эпитетами, использованными при описании лица Базарова («воспалённое», «мертвенное», «с мутными глазами»), а также тем, что, такая выдержанная, спокойная и холодная, Одинцова теряет самообладание: испуганно останавливается у двери, поддаётся неконтролируемой вспышке самоанализа.

Последующий диалог является, в сущности, прерывистым монологом Базарова, монологом, который обнаруживает искренность, мужество, самоиронию – и любовь к стоящей перед ним женщине. В этот момент расставания с жизнью Базарову не изменяет горькое чувство юмора: оно сказывается и в его просьбе к Одинцовой остаться с ним наедине (ведь теперь ей не грозит ничего от его «распростёртого бессильного тела»), и в характеристике её визита как «царского» поступка.

Базаров не преувеличивает, когда говорит, что он «не трусит»: только мужественный человек может сказать о близком своём уходе «фюить!» и махнуть рукой. Знаменательно также, что герой не столько говорит о себе, сколько о любимой женщине: «какая вы славная», «красивая», «великодушная», «не тревожьтесь», «не подходите ко мне», «живите долго, это лучше всего».

Мужество Базарова сказывается и в его полной горькой трезвости самооценке:

«И ведь тоже думал: обломаю дел много, не умру, куда! задача есть, ведь я гигант! А теперь вся задача гиганта – как бы умереть прилично…» И ещё откровеннее: «Я нужен России… Нет, видно, не нужен».

Не скрывает герой тёплого чувства к родителям:

«И мать приласкайте. Ведь таких людей, как они, в вашем большом свете днём с огнём не сыскать…»

Речь Базарова и в эти минуты сохраняет привычную нам стилистическую окраску: парадоксальность, остроту, иронию, тот же энергичный синтаксис, точную, неприкрашенную, подчас сниженную лексику. На этом фоне особенно выделяется его последняя, прямо не высказанная просьба, сопровождённая единственным «высоким» иносказанием:

«Послушайте… ведь я вас не поцеловал тогда… Дуньте на умирающую лампаду, и пусть она погаснет…»

Последние слова героя «Теперь… темнота…» приводят на память читателю предсмертную реплику Гамлета: «Дальнейшее – молчание».

На фоне такого характера поведение Одинцовой кажется чересчур осторожным: она подаёт Базарову напиться, «не снимая перчаток и боязливо дыша», боязливо и аккуратно прикладывается губами к его лбу… И хотя читатель помнит, что Анна Сергеевна не любит Евгения и никогда не любила, её визит отнюдь не кажется
«царским подарком» умирающему, а всего лишь уступкой нормам порядочности.

Многозначительно «содрогание ужаса», отразившееся во время соборования на «помертвелом лице», лежащего без сознания Базарова. То ли он содрогнулся оттого, что заставили его, беспомощного, отступить от своих принципов, то ли сказался ужас неверующего перед смертью.

Эмоциональный накал текста таков, что читатель, вместе с отцом Базарова, не в силах удержать негодование на несправедливость судьбы. Существенно, что последняя фраза отрывка, выделенная в отдельный абзац, резко отличается от основной словесной ткани аллегорическим смыслом (такое редко бывает у Тургенева): «полуденный зной», хотя и связанный с реальным «полднем» в предыдущей реплике Анфисушки, символизирует собой пик страдания, которое постепенно утихает и успокаивается смертью.

Смерть героя – почти всегда важнейшее событие произведения (как и человеческой жизни). Смерть может быть вспышкой-прозрением смысла (или бессмыслицы) прожитой жизни (например, смерть Ивана Ильича в одноимённом рассказе Л. Толстого); соприкосновением с тем, что находится за пределами земного существования и не может быть постигнуто живыми (так умирает Андрей Болконский); простым воссоединением с вечным миром (Платон Каратаев); наконец, художник может изобразить бессознательную смерть заснувшей души (так, во сне, умирает Обломов).

В романе Тургенева «Отцы и дети» перед нами – смерть-поступок, смерть, до конца высвечивающая истинную суть живого героя. Тут нет ни примирения с жизнью, ни переосмысления её, ни сотрясающего прозрения. Есть раскрытие всех лучших качеств личности Базарова, с человека упала маска – и он предстаёт в своём истинном нравственном величии.

Влюблённый в Базарова Д.И. Писарев утверждал:

«Умереть так, как умер Базаров, – всё равно что сделать великий подвиг…» (Д.И. Писарев. Базаров. «Отцы и дети», роман И.С. Тургенева. // Писарев Д.И. Литературная критика в 3 тт. Т.1. Л., 1981).

Справедливости ради отметим, что существует и другая точка зрения.

«…Умирает Базаров унизительно и жалко. …Существенна причина [его] смерти – царапина на пальце. Парадоксальность гибели молодого, цветущего, незаурядного человека от столь ничтожной мелочи создаёт масштаб, который заставляет задуматься. Убила Базарова не царапина, а сама природа. Он снова вторгся своим грубым ланцетом (на этот раз буквально) преобразователя в заведённый порядок жизни и смерти – и пал его жертвой. Малость причины здесь только подчёркивает неравенство сил. Это осознаёт и сам Базаров: «Да, поди попробуй отрицать смерть. Она тебя отрицает, и баста!»

Тургенев не потому убил Базарова, что не догадался, как приспособить в российском обществе это новое явление, а потому, что обнаружил тот единственный закон, который хотя бы теоретически не берётся опровергать нигилист».

(Вайль П.Л., Генис А.А. Родная речь. Уроки изящной словесности. // Вайль П., Генис А. Собрание сочинений в 2 тт. Т 1. Екатеринбург, 2004. С. 168-169).

Кто из критиков ближе к истине, каждый читатель решает сам.