3.3
(4)

Главный герой «Зависти» Николай Кавалеров – литературный двойник самого автора. Именно его глазами мы видим происходящее в первой части романа (во второй место лирического «я» занимает псевдообъективный рассказчик). Хотя пока перед нами вроде бы ничего особенного не происходит. Подробно описываются детали утреннего туалета и особенности анатомического сложения неизвестного пока нам человека – антагониста рассказчика. Их имена, как и место действия, открываются лишь под конец главки.

«Если первое слово романа – местоимение «он», это значит, что сейчас мы увидим нечто величественное, значимую персону, если не самого главного, то, по крайней мере, одного из главных героев. И вдруг нам преподносят… человека в клозете! Что это – карикатура или шутка в духе Аристофана? Ничего подобного. Несмотря на нелепость предложенной ситуации, Олеша с полной искренностью подаёт нам Андрея Бабичева как праздничное блюдо. И читатель невольно начинает испытывать симпатию к этому персонажу – такова магия совершенной художественной формы». 

Однако Кавалерова Бабичев явно раздражает. Довольно странная ситуация для читателя: мы наблюдаем за одним героем, но вынуждены принять точку зрения другого героя, причём об обо- их нам пока ничего не известно. Каким же представляет Бабичева сам Кавалеров?

Прежде всего рассказчик отмечает  механичность  поведения героя и, по всей видимости, его внутреннюю пустоту. Единственная  полноценная  фраза,  которую  он  произносит  – «Лопайте, Кавалеров», характерна своей безликостью и грубоватым панибратством. Зато сколько нечленораздельных звуков:

«песни… в которых нет ни мелодии, ни слов…», «вопли», «клё- кот», «храп», чавканье, сопенье и т.д. Создаётся такое впечатление, будто некая заводная звучащая машина демонстрирует нам все свои технические возможности. Прочие детали нацелены на тот же эффект механистичности (в теории литературы этот приём, вслед за В.Б. Шкловским, кстати, хорошим знакомым Ю. Олеши, называют «остранением»): «Желание петь возникает в нем рефлекторно»; «В нем весу шесть пудов»; «Девушек […] пронизывают любовные токи от одного его взгляда»; «…он поднимает лямки подтяжек […] точно взваливает на плечи кладь» и т.д. Мы уже склонны счесть Бабичева (пока даже не зная его имени) недалёким обывателем, лицом малоинтересным, как вдруг в ходе повествования опять наступает резкий перелом: рассказчик цитирует речь наркома (т.е. министра, говоря теперешним языком), где Бабичев назван «одним из замечательных людей государства».

Одна фраза задаёт тому, что описывается, иной масштаб. Налицо новое нарушение инерции: читатель заинтригован и ждёт продолжения.

В отличие от Бабичева, Кавалеров неподвижен. Он наблюдатель всего происходящего («Я развлекаюсь наблюдениями.»), тонкая натура, замечающая то, чего не видят окружающие, человек с ярким образным мышлением. Он не в ладах с материальным миром («Меня не любят вещи»). Тем более неожиданно звучит последняя фраза главки: «А я, Николай Кавалеров, при нём шут».

Итак, антагонизм двух героев намечен с первых же строк, понятно и его внутреннее содержание (неприязнь тонко организованного неудачника Кавалерова к преуспевающему и жизнерадостному Бабичеву), но в явный конфликт этот антагонизм пока не вылился. Однако успеваем сделать немаловажное наблюдение: «Олеша общается с читателем в совершенно невероятном ключе – едва начав выстраивать образ персонажа, он на протяжении первых всего лишь десяти строк трижды его «опрокидывает», выворачивает наизнанку». Именно этот приём обеспечивает значительную долю увлекательности романа «Зависть».

3.3 / 5. 4

.