5
(2)

АЛЕКСАНДР ОДОЕВСКИЙ (1802–1839)

Бал

Открылся бал. Кружась, летели
Четы младые за четой;
Одежды роскошью блестели,
А лица — свежей красотой.
Усталый, из толпы я скрылся
И, жаркую склоня главу,
К окну в раздумье прислонился
И загляделся на Неву.
Она покоилась, дремала
В своих гранитных берегах,
И в тихих, сребряных водах
Луна, купаясь, трепетала.
Стоял я долго. Зал гремел…
Вдруг без размера полетел
За звуком звук. Я оглянулся,
Вперил глаза; весь содрогнулся;
Мороз по телу пробежал.
Свет меркнул… Весь огромный зал
Был полон остовов… Четами
Сплетясь, толпясь, друг друга мча,
Обнявшись желтыми костями,
Кружася, по полу стуча,
Они зал быстро облетали.
Лиц прелесть, станов красота —
С костей их — все покровы спали.
Одно осталось: их уста,
Как прежде, всё еще смеялись;
Но одинаков был у всех
Широких уст безгласный смех.
Глаза мои в толпе терялись,
Я никого не видел в ней:
Все были сходны, все смешались…
Плясало сборище костей.
1825


А.И. Одоевский, своеобразный, яркий поэт, вихрем ворвался в русскую литературу, но в полной мере судить о подлинных размерах его дарования мы не можем: его поэтическое наследие дошло до нас лишь частично. Он мало дорожил своими рукописями, да и бурная биография не располагала к спокойному, размеренному творчеству. Одоевский принадлежал к наиболее радикально настроенной группе будущих декабристов, участвовал в вооружённом восстании на Сенатской площади, был сослан в Сибирь, а оттуда — на Кавказ, где и скончался.

Эти факты помогают лучше понять идейный пафос стихотворения «Бал», которое на первый взгляд напоминает сцену из американского триллера. Обратим внимание на дату: стихотворение появилось на свет в то самое время, когда разворачивалась деятельность по подготовке восстания. В основе лежит конфликт между «усталым» лирическим героем и покинутой им «толпой».

Пустому времяпрепровождению золотой молодёжи противопоставлено «раздумье» героя, а грохоту зала — спокойно дремлющая за окном Нева. Обращение героя к несуетному миру природы (природы, заметим, городской) позволяет ему обнаружить истинную сущность тех бездумно веселящихся молодых людей, что собрались на балу. «Лиц прелесть, станов красота», за которыми нет духовного содержания, под взглядом героя преобразуются в «сборище костей».

Автор не жалеет красок, чтобы зримо представить читателю бездушность, механичность презираемой им безликой («Все были сходны, все смешались…») толпы. Вся вторая половина стихотворения, начиная со слов «Я оглянулся…», — это развёрнутая аллегория (живые люди в образе пляшущих скелетов), описывающая кошмарное видение лирического героя.  Отметим выразительную функцию деепричастий: «…сплетясь, толпясь, друг друга мча, / обнявшись жёлтыми костями, / кружася, по полу стуча…».

Очень важна такая деталь, как «смеющиеся уста»: в кругу декабристов достойным «дельного» человека состоянием почиталась лишь сугубая серьёзность. Теперь понятно, почему именно «широких уст безгласный смех» вызывает в поэте особое отвращение.
Избранные Одоевским лексические средства, несмотря на свою простоту, красочны и выразительны, а отдельные вкрапления старославянизмов («младые», «главу», «сребряных», «уста», «безгласный») придают тексту мрачновато-торжественный оттенок.

Четырёхстопный ямб вполне соответствует теме. В сцене пляски мертвецов ужас лирического героя выражен интонационной прерывистостью (обратите внимание на многоточия). Затруднённость речи великолепно передаётся «неестественным» спондеем на второй стопе: «Они зал быстро облетали». Превосходна звуковая фактура стихотворения — например, в описании бала преобладают шипящие согласные и раскатистое Р. Лаконичность заключительного предложения подчеркивает весомость и многозначность вывода.

Бал — один из феноменов и концептов дореволюционной русской культуры. Вот как характеризует его крупный отечественный литературовед и культуролог Ю.М. Лотман:

Бал…Танцы были важным структурным элементом дворянского быта. Их роль существенно отличалась как от функции танцев в народном быту того времени, так и от современной.

В жизни русского столичного дворянина XVIII — начала XIX в. время разделялось на две половины: пребывание дома было посвящено семейным и хозяйственным заботам — здесь дворянин выступал как частное лицо; другую половину занимала служба — военная или статская, в которой дворянин выступал как верноподданный, служа государю и государству, как представитель дворянства перед лицом других сословий.

Противопоставление этих двух форм поведения снималось в венчающем день «собрании», на балу или званом вечере. Здесь реализовывалась общественная жизнь дворянина: он не был ни частное лицо в частном быту, ни служивый человек на государственной службе — он был дворянин в дворянском собрании, человек своего сословия среди своих.

Таким образом, бал оказывался, с одной стороны, сферой, противоположной службе, — областью непринуждённого общения, светского отдыха, местом, где границы служебной иерархии ослаблялись. Присутствие дам, танцы, нормы светского общения вводили внеслужебные ценностные критерии, и юный поручик, ловко танцующий и умеющий смешить дам, мог почувствовать себя выше стареющего израненного полковника. С другой стороны, бал был областью общественного представительства, нормой социальной организации, одной из немногих форм дозволенного в России той поры коллективного быта. В этом смысле светская жизнь получала ценность общественного дела…

Внутренняя организация бала делалась задачей исключительной культурной важности, так как была призвана дать формы общению «кавалеров» и «дам», определить тип социального поведения внутри дворянской культуры. Это повлекло за собой ритуализацию бала, создание строгой последовательности частей, выделение устойчивых и обязательных элементов. Возникала грамматика бала, а сам он складывался в некоторое целостное театрализованное представление, в котором каждому элементу соответствовали типовые эмоции (от входа в залу до разъезда), фиксированные значения, стили поведения. Однако строгий ритуал, приближавший бал к параду, делал тем более значимыми возможные отступления, «бальные вольности», которые композиционно возрастали к его финалу, строя бал как борение «порядка» и «свободы». (Лотман Ю.М. Пушкин. СПб., 1995. С. 521–522.)

Вполне понятно, что в русской литературе XIX в. наличествует множество «бальных» описаний (вспомним хрестоматийный первый бал Наташи Ростовой), и далеко не все они столь «инфернальны», как у Одоевского. Помимо знаменитого отрывка из первой главы «Евгения Онегина», приводим начало поэмы «Бал» Е.А. Баратынского — и вы воочию убедитесь в этом.

5 / 5. 2

.