«Бог». Анализ оды Державина

О ты, пространством бесконечный,
Живый в движеньи вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трех лицах божества!
Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто все собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем: бог.

Измерить океан глубокий,
Сочесть пески, лучи планет
Хотя и мог бы ум высокий, –
Тебе числа и меры нет!
Не могут духи просвещенны,
От света твоего рожденны,
Исследовать судеб твоих:
Лишь мысль к тебе взнестись дерзает,
В твоем величьи исчезает,
Как в вечности прошедший миг.

Хаоса бытность довременну
Из бездн ты вечности воззвал,
А вечность, прежде век рожденну,
В себе самом ты основал:
Себя собою составляя,
Собою из себя сияя,
Ты свет, откуда свет истек.
Создавый всe единым словом,
В твореньи простираясь новом,
Ты был, ты есть, ты будешь ввек!

Ты цепь существ в себе вмещаешь,
Ее содержишь и живишь;
Конец с началом сопрягаешь
И смертию живот даришь.
Как искры сыплются, стремятся,
Так солнцы от тебя родятся;
Как в мразный, ясный день зимой
Пылинки инея сверкают,
Вратятся, зыблются, сияют,
Так звезды в безднах под тобой.

Светил возженных миллионы
В неизмеримости текут,
Твои они творят законы,
Лучи животворящи льют.
Но огненны сии лампады,
Иль рдяных кристалей громады,
Иль волн златых кипящий сонм,
Или горящие эфиры,
Иль вкупе все светящи миры –
Перед тобой – как нощь пред днем.

Как капля, в море опущенна,
Вся твердь перед тобой сия.
Но что мной зримая вселенна?
И что перед тобою я?
В воздушном океане оном,
Миры умножа миллионом
Стократ других миров, – и то,
Когда дерзну сравнить с тобою,
Лишь будет точкою одною;
А я перед тобой – ничто.

Ничто! – Но ты во мне сияешь
Величеством твоих доброт;
Во мне себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.
Ничто! – Но жизнь я ощущаю,
Несытым некаким летаю
Всегда пареньем в высоты;
Тебя душа моя быть чает,
Вникает, мыслит, рассуждает:
Я есмь – конечно, есть и ты!

Ты есть! – природы чин вещает,
Гласит мое мне сердце то,
Меня мой разум уверяет,
Ты есть – и я уж не ничто!
Частица целой я вселенной,
Поставлен, мнится мне, в почтенной
Средине естества я той,
Где кончил тварей ты телесных,
Где начал ты духов небесных
И цепь существ связал всех мной.

Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь – я раб – я червь – я бог!
Но, будучи я столь чудесен,
Отколе происшел? – безвестен;
А сам собой я быть не мог.

Твое созданье я, создатель!
Твоей премудрости я тварь,
Источник жизни, благ податель,
Душа души моей и царь!
Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие;
Чтоб дух мой в смертность облачился
И чтоб чрез смерть я возвратился,
Отец! – в бессмертие твое.

Неизъяснимый, непостижный!
Я знаю, что души моей
Воображении бессильны
И тени начертать твоей;
Но если славословить должно,
То слабым смертным невозможно
Тебя ничем иным почтить,
Как им к тебе лишь возвышаться,
В безмерной разности теряться
И благодарны слезы лить.

1795

«Бог» — одна из лучших од Гаврилы Романовича Державина стала первым произведением русской литературы, заслужившим такую широкую мировую известность. Вскоре после появления в печати она была переведена на английский, испанский, итальянский, польский, чешский, греческий, латинский, шведский и японский языки; существует также не меньше 15 французских и 8 немецких переводов.

Это неудивительно: тема стихотворения — величие Бога и постижение человеком, личностью Божественной сущности — поистине жива во все времена и актуальна для всех народов. К тому же ода проникнута не духом церковной ортодоксии, а своеобразным космическим пантеизмом, отождествляющим, как известно, Бога и все силы, движущие миром.

В собственных «Объяснениях» к своим сочинениям Державин писал о строчке «Без лиц, в трёх лицах божества», что «кроме богословского православной нашей веры понятия, разумел тут три лица метафизические: бесконечное пространство, беспрерывную жизнь и неокончаемое течение времени, которое Бог в себе совмещает». (Державин Г.Р. Стихотворения. Л., 1957. C. 381.)

Поэт задумал это произведение ещё в 1780 году, во время пасхальной заутрени в Зимнем дворце; тогда же на бумагу легли и первые строки. Однако окончательно мысль и образ созрели только через четыре года и начали проситься наружу.

«Он… взялся за перо, но все-таки суета житейская, городская мешала ему. Сердце хотело уединения, он решил бежать. Вдруг объявил жене, что едет осматривать белорусские свои земли, в которых никогда не был, хоть владел ими семь лет. Стояла самая распутица, о дальней дороге нечего было думать. Жена удивилась, но он ей не дал опомниться. Доскакал до Нарвы, повозку и слуг бросил на постоялом дворе, снял захудалый покойчик у старой немки и заперся в нём.

Он писал, пока сон не валил его на постель, а проснувшись, вновь брался за работу. Старуха носила ему пищу. Он работал в таком же диком уединении, в таком же неистовом напряжении телесных и душевных сил, в каких Челлини отливал некогда своего Персея…».

(Ходасевич В.Ф. Державин. М., 1988. С. 106.)

Державинская ода написана знаменитыми в русской поэзии десятистишными одическими строфами четырехстопного ямба, канонизированными еще Ломоносовым. Первые 6 строф обращены непосредственно к Богу; вглядываясь в Него со всех возможных сторон, поэт пытается постичь Его всеобъемлющее могущество.

Подбор образов передает всё мыслимое разнообразие мира, подвластного божеству: здесь и океан, и пески, и лучи планет, и миллионы светил — весь оформленный Божественной волей хаос; здесь цепь живых и смертных существ, здесь их история как часть вечности. Но по мере того, как открывается поэту величие божества, растет изумление Державина перед собственной способностью к его постижению — и последующие 5 строф становятся гимном Человеку, ода Богу превращается в оду «божественному сыновству человека», по выражению В.Ф. Ходасевича.

Апофеоз её — торжественная чеканная формула:

Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь — я раб — я червь — я бог!

Не сосчитать, сколько раз цитировалась последняя строка! Особую убедительность тексту придает противопоставление двух интимных местоимений: «Ты» (Бог) — и «я» (человек). Тем самым мощь и пафос державинских строк становятся личным приобретением каждого, кто дал себе труд в эти строки вчитаться.

В оде «Бог» Державин полностью господствует над своим материалом — словом. Гармонично сочетаются потоки однородных перечислений; уместны и ненавязчивы вопросы и восклицания; замечательно использованы анафоры, просты и весомы эпитеты, редкие метафоры и сравнения. Здесь, как нигде, поэт-живописец предстает поэтом-мыслителем.

Напомним многозначительный факт, описанный многими мемуаристами:

«От рождения был он весьма слаб, мал и сух. Лечение при- менялось суровое: по тогдашнему обычаю тех мест, запекали ребенка в хлеб. Он не умер. Было ему около году, когда яви- лась на небе большая комета с хвостом о шести лучах. В наро- де о ней шли зловещие слухи, ждали великих бедствий. Когда младенцу на неё указали, он вымолвил первое свое слово: — Бог!». (Ходасевич В.Ф. Державин. М., 1988. С. 7.)