4.9
(12)

Часть 1.

После событий 12-го года прошло семь лет. «Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие».

Россия переживала период реакции, главным виновником которой был император Александр I. Его ошибки в период правления детально описаны в русской литературе. Историки дают высокую оценку Александру за либеральные начинания, борьбу с нашествием Наполеоном, поход 1813 года, но осуждают за создание Священного Союза, восстановление Польши и реакцию 20-х годов.

В 1813 году Наташа Ростова и Пьер поженились. Это было последнее радостное событие в семье Ростовых — в то же время умер граф Илья Андреевич, старая семья распалась. Перед смертью граф, «рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья — главную вину, которую он за собой чувствовал».

Николай Ростов в это время был с русскими войсками в Париже, где он и получив известие о смерти отца. Он подал в отставку и приехал в Москву. После смерти графа выяснилось, что у семьи Ростовых много долгов, о существовании которых никто раньше не догадывался:
«долгов было больше, чем имения». Все вокруг советовали Николаю отказаться от наследства, но он не хотел и слышать об этом, считал, что это будет предательством по отношению к памяти отца.

Младший Ростов принял наследство, вместе с долговыми обязательствами. Кредиторы, молчавшие до сих пор, стали настойчивы в своих требованиях. Николай взял предложенные Пьером тридцать тысяч для того, чтобы рассчитаться с частью долгов, половина так и осталась неуплаченной.  Он поступил на службу и поселился с матерью и Соней на маленькой квартире. Ему трудно было нелегко  содержать семью на свое маленькое жалованье, тем более что мать не хотела принимать новый образ жизни и все время требовала то денег, то дорогие кушанья, то экипаж. Все домашнее хозяйство оказалось на плечах Сони, которая пыталась скрыть от графини настоящее положение дел. Терпение и преданность Сони восхищало Николая, но тем не менее, он отдалялся от нее.

Несмотря на все усилия Николая, с каждым днем становилось все хуже, и он не находил выхода из создавшегося положения. Все вокруг советовали ему жениться на богатой наследнице, однако гордость не позволяла Николаю так поступить. Он уже смирился и не надеялся на что-то хорошее в дальнейшем.

Княжна Марья приехала в Москву, узнала о положении Ростовых, о том, что «сын жертвовал собой для матери». Она поехала к Ростовым. Николай принял ее сухо и холодно. «Вам какое дело? Оставьте меня в покое», — говорил его взгляд». Марья поняла, что в Николае говорит гордость. Позже Николай нанес ей ответный визит вежливости. Незначащая беседа переросла в воспоминания о прошлом, о моменте их знакомства, Ростов ненадолго оттаял, но очень скоро вновь стал отрешен и холоден. Княжна понимает причину его поведения, она признается себе:

« … Не одну красивую внешность полюбила в нем; я угадала его благородную, твердую, самоотверженную душу».

Она упрекает Николая в том, что он хочет лишить ее дружбы с ним:

«У меня так мало было счастия в жизни, что мне тяжела всякая потеря».

Осенью 1814-го года Николай и княжна Марья поженились и переехали в Лысые Горы с матерью и Соней.

За три года он расплатился с оставшимися долгами, не продав при этом имение жены. А еще через три года «Николай так устроил свои денежные дела, что прикупил небольшое именье подле Лысых Гор и вел переговоры о выкупе отцовского Отрадного, что составляло его
любимую мечту».

У Наташи и Пьера к 1820 году было уже три дочери и один сын.

«Она пополнела и поширела, так что трудно было узнать в этой сильной матери прежнюю тонкую, подвижную Наташу. Черты лица ее определились и имели выражение спокойной мягкости и ясности. В ее лице не было, как прежде, этого непрестанно горевшего огня оживления, составлявшего ее прелесть. Теперь часто видно было одно ее лицо и тело, а души вовсе не было видно. Видна была одна сильная, красивая и плодовитая самка. Очень редко зажигался в ней теперь прежний огонь. Это бывало только тогда, когда, как теперь, возвращался муж, когда выздоравливал ребенок или когда она с графиней Марьей вспоминала о князе Андрее … »

В обществе она бывала редко, занималась детьми и мужем.

«Все, знавшие Наташу до замужества, удивлялись происшедшей в ней перемене, как чему-то необыкновенному».

Она полностью погрузилась в семью, дорожила родными. Наташа очень ревновала Пьера, который, по общему мнения, был под каблуком своей жены, чему был очень рад.

«Взамен этого Пьер имел полное право у себя в доме располагать не только самим собой, как он хотел, но и всей семьею. Наташа у
себя в доме ставила себя на ногу рабы мужа; и весь дом ходил на цыпочках, когда Пьер занимался — читал или писал в своем кабинете. Стоило Пьеру показать какое- нибудь пристрастие, чтобы то, что он любил, постоянно исполнялось. Стоило ему выразить желание, чтобы Наташа вскакивала и бежала исполнять его».

«После семи лет супружества Пьер чувствовал радостное, твердое сознание того, что он не дурной человек, и чувствовал он это потому, что он видел себя отраженным в своей жене. В себе он чувствовал все хорошее и дурное смешанным и затемнявшим одно другое. Но на жене его отражалось только то, что было истинно хорошо: все не совсем хорошее было откинуто. И отражение это произошло не путем логической мысли, а другим — таинственным, непосредственным отражением».

Пьер, ездивший в Петербург по делам, вернувшись рассказывал Денисову и Николаю последние новости:

«Положение В Петербурге вот какое: государь ни во что не входит. Он весь предан этому мистицизму (мистицизма Пьер никому не прощал теперь)…»

Он возмущался положением дел в государстве и высказывал идеи, очень близкие декабристам:

«В судах воровство, в армии одна палка: шагистика, поселения, — мучат народ, просвещение душат. Что молодо, честно, то губят! Все видят, что это не может так идти. Все слишком натянуто и непременно лопнет … Когда вы стоите и ждете, что вот-вот лопнет эта натянутая струна; когда все ждут неминуемого переворота, — надо как можно теснее и больше народа взяться рука с рукой, чтобы противостоять общей катастрофе. Все молодое, сильное притягивается туда и развращается. Одного соблазняют женщины, другого почести, третьего тщеславие, деньги — и они переходят в тот лагерь. Независимых, свободных людей, как вы и я, совсем не остается».

После ужина все разошлись, Николай зашел к жене. Марья вела детский дневник.

«Ежели бы Николай мог сознавать свое чувство, то он нашел бы, что главное основание его твердой, нежной и гордой любви к жене имело основанием всегда это чувство удивления перед ее душевностью, перед тем, почти недоступным для Николая, возвышенным, нравственным миром, в котором всегда жила его жена. Он гордился тем, что она так умна и хороша, сознавая свое ничтожество перед нею в мире духовном, и тем более радовался тому, что она с своей душой не только принадлежала ему, но составляла часть его самого».

Часть 2.

Толстой рассуждает об истории.

«Предмет истории есть жизнь народов и человечества. Непосредственно уловить и обнять словом — описать жизнь не только человечества, но одного народа, представляется невозможным. Все древние историки употребляли один и тот же прием для того, чтобы описать и уловить кажущуюся неуловимой — жизнь народа. Они описывали деятельность единичных людей, правящих народом; и эта деятельность выражала для них деятельность всего народа».

 

«Какая сила движет народами? Частные историки биографические и историки отдельных народов понимают эту силу как власть, присущую героям и владыкам. По их описаниям, события  производятся исключительно волей Наполеонов, Александров или вообще тех лиц, которые описывает частный историк. Ответы, даваемые этого рода историками на вопрос о той силе, которая движет событиями, удовлетворительны, но только до тех пор, пока существует один историк по каждому событию. Но как скоро историки различных национальностей и воззрений начинают описывать одно и то же событие, то ответы, ими даваемые, тотчас же теряют весь смысл, ибо сила эта понимается каждым из них не только различно, но часто совершенно противоположно».

 

«Свобода человека отличается от всякой другой силы тем, что сила эта сознаваема человеком; но для разума она ничем не отличается от всякой другой силы. Сила тяготенья, электричества или химического средства только тем и отличаются друг от друга, что силы эти различно определены разумом. Точно так же сила свободы человека для разума отличается от других сил природы только тем определением, которое ей дает этот разум. Свобода же без необходимости, то есть без законов разума, определяющих ее, ничем не отличается от тяготенья, или тепла, или силы растительности, — она есть для разума только мгновенное, неопределимое ощущение жизни.

 

И как неопределимая сущность силы, двигающей небесные тела, неопределимая сущность силы тепла, электричества, или силы химического средства, или жизненной силы составляют содержание астрономии, физики, химии, ботаники, зоологии и т.д., точно так же сущность силы свободы составляет содержание истории. Но точно так же, как предмет всякой науки есть проявление этой неизвестной сущности жизни, сама же эта сущность может быть только предметом метафизики, — точно так же проявление силы свободы людей в пространстве, времени и зависимости от причин составляет предмет истории; сама же свобода есть предмет метафизики».

 

«История рассматривает проявления свободы человека в связи с внешним миром во времени и в зависимости от причин, то есть определяет эту свободу законами разума, и потому история только настолько есть наука, насколько эта свобода определена этими законами. Для истории признание свободы людей как силы, могущей влиять на исторические события, то есть не подчиненной законам, — есть то же, что для астрономии признание свободной силы движения небесных сил. Признание это уничтожает возможность существования законов, то есть какого бы то ни было знания».

4.9 / 5. 12

.