Финал романа «Мастер и Маргарита». Анализ

Финальная глава романа содержит развязку всех важнейших сюжетных линий: окончен роман о Понтии Пилате, завершено земное существование и определена посмертная судьба автора этого романа и его возлюбленной, возвращается из Москвы в места своего постоянного обитания Воланд со свитой, которая, правда, почти ничем не напоминает Коровьева-Фагота, Бегемота и Азазелло, ибо все они обретают свои истинные обличия.

В большинстве произведений мировой литературы, включая фольклор, «возвращение» нечистой силы к своему первоначальному виду сопровождается элементами разоблачения: ведьмы, колдуны, бесы, сбрасывая обольстительные маски, оказываются отвратительными – вспомним хотя бы гоголевских мачеху-ведьму («Майская ночь, или утопленница») и колдуна («Страшная месть»). Даже Фауст у Гёте разочаровывается в Мефистофиле. У Булгакова не происходит ничего подобного. Воланд остаётся могущественным Князем тьмы, Мастер и Маргарита расстаются с ним благодарные и очарованные, и он сам, и его приближённые внушают преклонение, ужас, восторг, но никак не отвращение или презрение.

Окончательно подтверждается, что Мастер своим романом действительно «угадал» истину: оказывается, Понтий Пилат существует и, более того, только Мастер может отпустить его вместе с израненной совестью на свободу – правда, с позволения Иешуа, бывшего арестанта Га-Ноцри. Творчество Мастера получает высшую оценку – Иешуа прочёл его роман.

Он награждает Мастера покоем, и в этом, кстати, одна из самых волнующих загадок булгаковского текста: как известно, ранее (глава 29) посланец Иешуа Левий Матвей говорит, что Мастер «не заслужил света» (т.е. посмертного пребывания рядом с Иешуа – Христом), «он заслужил покой». Почему? И что это: наказание за сожжение рукописи, за отказ от собственного создания? признание неистребимой человечности художника, которому невыносим безжалостный свет всеведущей истины? раскаяние в собственном грехе, каковым, вероятно, Булгаков считал написание пьесы о Сталине «Батум»? Ответа нет, вернее, каждый читатель отвечает на эти вопросы в меру собственного жизненного и литературного опыта.

Интересно и то, что в определении посмертной судьбы Мастера Воланд и Иешуа выступают единомышленниками, и это косвенно свидетельствует об их одинаковом отношении к искусству и его роли в человеческой жизни.

Необычен интерьер «вечного дома», пожалованного Мастеру в награду. Судя по отдельным деталям, это Германия первой трети XIX века – время Шуберта, Гофмана, гётевского «Фауста». Рука Воланда чувствуется в этом выборе.

Весь текст финальной главы пронизан лиризмом. Тональность задана с самого начала – строки об «уставшем», о том, «кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землёй, неся на себе непосильный груз…», явно принадлежат не повествователю, а автору – Михаилу Булгакову, предчувствующему свой скорый конец.

Речь Маргариты, обращённая к Мастеру, действительно напоминает шёпот ручья. Её переполняют повторы («слушай» – 2 раза, «дом», «вечный дом» – 3 раза, «они будут…» – 2 раза, «ты будешь (станешь)…» – 3 раза), параллелизмы (однородные синтаксические построения текстовых фрагментов, например: «Они будут тебе играть, они будут петь тебе…»), ассонансы (повторения гласных: «слушай беззвучие…», «смотри, вон впереди…» и т.п.) и аллитерации (повторения согласных: «слушай и наслаждайся…», «я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград…») – те средства изображения, которые свойственны скорее поэзии, чем прозе.

Вечность Булгакова согрета любовью, гармонией и покоем; какая огромная разница с вечностью некоторых героев Достоевского! Вспомним слова Свидригайлова («Преступление и наказание»): «Нам вот всё представляется вечность, как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг, вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность». (Часть четвёртая, гл. 1). Невольно охватывает, как Раскольникова, холодом при этой «безобразной» картине.

У Булгакова же перед нами вечность творца, довольного своим созданием, вечность выдержавшей все испытания любви, вечность музыки человеческого общения. Это то, чего хотел бы сам Булгаков для себя и своей «Маргариты» – Елены Сергеевны.

Кстати, «конкретные черты вечного приюта мастера – сад, вишни…, музыка, свечи, ручей – напоминают два сада над обрывом Настоящего Двадцатого Века: «Вишнёвый» и «Соловьиный» [«Вишнёвый сад» А.П. Чехова и «Соловьиный сад» А.А. Блока – Н.Р.]. Прекраснодушные близорукие герои Чехова и требовательный самоотверженный путник Блока уходили из сада по необходимости или собственной воле. Булгаковские мастер и Маргарита получают его как последнюю награду…» (Сухих И.Н. Русская литература для всех. Классное чтение! (От Блока до Бродского). СПб., 2013. С.495).

Москва остаётся вне развязки: по мановению руки Воланда исчезает «город с монастырскими пряничными башнями, с разбитым вдребезги солнцем в стекле», все московские «постволандовские» события сосредоточены в Эпилоге. И это, пожалуй, свидетельствует о том, что «чувство глубокой и кровной обиды» на этот город (см. главу 31) было свойственно не только Мастеру, но и Булгакову.

Заключительные слова главы совпадают с концовкой романа Мастера – ведь он заранее знал, что «последними словами романа будут: «…Пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат». Так на наших глазах структура художественного текста объединяет в одно Мастера и Михаила Булгакова, обеспечивая бессмертие им обоим.