Народные образы в романе «Война и мир»

Национальные чувства Толстого особенно ясно отразились в тех местах романа «Война и мир», в которых выведены народные типы как, например, солдаты, нарисованные с искренней симпатией. Образованному, великосветскому миру Толстой противопоставляет народный мир и, надо сказать не в пользу первого. При обрисовке типов «общества» у автора проглядывает ирония, а иногда сатирическое негодование.

Несмотря на свой внешний блеск и образование, люди из высшего круга в нравственном отношении стоят ниже людей из народа. Художественное чутье подсказало автору, что лица, в которых воплотились национальные особенности русского духа, должны принадлежать к народно-крестьянской среде, так как только в них сохранились исконные бытовые формы нашей национальной жизни. С другой стороны, эта же среда вычеканила и черты национальной психологии в их наиболее яркой и нетронутой форме. Автору предстояла трудная задача: надо было избежать преувеличений, национального восхваления, фальшивой идеализации. Толстой избежал утрирования в лице Каратаева и дал живое лицо, чуждое какой бы то ни было фальши.

Платон Каратаев является олицетворением национальных черт русского народного характера, знакомство с которым произвела такое потрясающее впечатление на Безухова: образ Каратаева «остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого». Хотя Каратаев большую часть своей жизни (а ему уже за пятьдесят) провел на военной службе, но душою он крестьянин: солдатчина не смогла уничтожить чисто крестьянского уклада его психологии.

К военной службе не лежит его сердце, и он избегает даже говорить о ней, предпочитая черпать материал для бесед из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал крестьянского быта. Солдатская жизнь в казармах так мало коснулась его, так мало отразилась на его внутреннем мире, что речь Каратаева чужда бойких солдатских слов и поговорок, а пестрит народными изречениями, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой народной мудрости, когда они сказаны кстати. Поэтому-то, «попав в плен и освободившись от чуждой ему по духу солдатской жизни, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу».

Автор дает объективную характеристику Каратаева, но вкладывает в нее так много теплоты и чувства, что невольно располагает читателя в его пользу. Пьер попадает в компанию пленных сразу же после того, как был свидетелем бессмысленного, жестокого расстрела ни в чем не повинных русских людей, попавших в руки французов. От этой сцены «в нем, хотя он и не отдавал себе ясного отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в Бога … Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь — не в его власти». И в момент упадка духа, сердечного умерщвления Пьер впервые встречается с Каратаевым, мимолетная беседа с которым возвышает его духовно: он «чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких-то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе».

При первом же знакомстве Пьера с Каратаевым выступает другая характерная его черта, которая не раз отмечалась русскими писателями как одна из характерных, хотя подчас и скрытых черт характера русского народа. Каратаев ценил в других людях не их личность, а то общее, что они имели между собой, то есть их «человечность». Он относился с любовью к каждому человеку, независимо оттого, кто он.

Вспомним хотя бы то сердечное участие в его вопросах к Безухову, которое так глубоко тронуло его, что вызвало слезы в его омертвевшей душе. Но сердечное отношение было не только к Пьеру: через несколько минут он тем же ласковым голосом обращался и к собаке, приближавшейся к балагану пленных, говоря, что «и скота жалеть надо». На врагов отечества — французов он не жалуется: «А живем тут, Слава Богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть». Привязанностей Каратаев не имел никаких, но он любовно жил со всеми, с кем сводила его жизнь, и в особенности с людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою собачку, любил товарищей, французов, Пьера, Но последний чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним.

Отсутствие сильных личных привязанностей доказывает, что у Каратаева нет чувства своей личности, своей обособленности. « … Жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал». А это «целое» и есть та умственная и моральная атмосфера национального духа, которой, как и другие люди из крестьян, дышит Каратаев и которой он насквозь пропитан.

Эта гармоническая связь с чувствами и мыслями всего русского народа с особой силой сказывается в его речи: «его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка». Речь его лилась, как бы помимо его сознания, слова как будто «всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали». Вследствие этого он никогда не мог повторить того, что только что сказал.

Его речь унизана различными изречениями народной речи. Все миросозерцание Каратаева проникнуто каким-то «светлым фатализмом», глубокою верою в неизбежное торжество нравственного закона и справедливости. Это убеждение проглядывает в его рассказе о купце, который безвинно был сослан в каторгу. Оптимистический оттенок проглядывает в его замечании: « … Рок головы ищет. А мы всегда судим: то не хорошо, то не ладно», или в словах, что, мол, и в плену живется, слава Богу, и особенно в рассказе о том, как он попал в солдаты и как это привело к добру.

Из оптимистического настроения Каратаева вытекает его беспрерывная бодрость, веселое и ровное расположение духа, которое его никогда не покидает. Весь он преисполнен «духом простоты и правды», так как не заботится о том, какое впечатление произведет на других.

По своему духу Каратаев похож на Кутузова. Хотя общественное положение их сильно разнится, так как один простой солдат, а другой стоит на высших ступенях военной иерархии, — оба они воплощают в себе коренные черты русского народного духа. Каратаев и Кутузов в изображении Толстого навсегда останутся в нашей литературе наиболее ярким и правдивым выражением духовного облика русского народа, и в этом заключается громадное значение этих образов.