Образ Порфирия Петровича

Гениальный образ следователя Порфирия Петровича невидимо и неразрывно связана с реформами и журналистикой эпохи. Это виртуоз психологического следствия, считающий, что дело следователя — «в своем роде художество», действующий на Раскольникова не только логикой и ловкой игрой, а в последней беседе — и моральным воздействием, отказывающийся от славы, которую может дать ему раскрытие громкого преступления, в целях облегчения участи Раскольникова, относящийся к своим подследственным с внимательной симпатией и даже искренним чувством [«я этого Миколку попюбип»).

Всеми этими чертами художника и гуманиста Порфирий отвечает актуальнейшему заданию судебной реформы, как это понимал Достоевский: выработать вместо «пристава следственных дел», прежнего чиновника и взяточника, новый тип культурного следователя, непосредственного сотрудника и помощника судьи, призванного заменить отжившего спутника старого инквизиционного процесса.

Это была одна из первых реформ, вызвавшая к себе повышенное общественное внимание. Одним из крупных зол внутренней жизни России в николаевское время была крайняя примитивность следствий по уголовным делам, производившихся временными отделениями земских судов и становыми приставами. Несовместимость судебных действий с обязанностями полицейского чиновника, то есть власти исполнительной, приводила к тяжелым злоупотреблениям. Необходимо было отделить следственную часть от обязанностей полиции. И вот уже 3 июня 1860 года, то есть до проведения крестьянской, судебной и прочих реформ, была начата так называемая «полицейская реформа»: следственная часть была изъята из ведения полиции и сосредоточена в новой должности судебных следователей, сменивших прежних.

Порфирий Петрович в романе является художественным воплощением надежд начала 1860-х годов на нового совершенного следователя. Он получил не только высшее, но даже привилегированное образование в училище правоведения, он литературно начитан, он поддерживает связь со студенческими кружками. А главное, это не заурядный полицейский чиновник, а выдающийся ум, способный поднять проблему «дознания» на исключительную высоту диалектики и логики. Столкнувшись с философской мыслью Раскольникова, он определяет молодого преступника — «это сильный боец», но поистине так же мог определить своего противника в следственном поединке и сам Раскольников.

Сложный план Порфирия — держать убийцу в постоянном состоянии тревоги под угрозой надвигающегося разоблачения, чтоб довести эту нервную натуру до того состояния раздражения, когда она с головой выдаст себя, — проводится им С исключительной тонкостью, точностью
и быстротой. Ему достаточно трех бесед с Раскольниковым, чтобы довести дело до логического конца и вызвать нужный ему результат — явку преступника в полицию с повинной. Заключительные слова — «Это я убил тогда старуху-чиновницу» — являются поистине блестящим следственным завершением виртуозной игры Порфирия, сумевшего тонкими беседами и философскими диспутами, помимо всяких формальных дознаний и опросов, добиться самого полноценного эффекта, на какой только может рассчитывать суд.

При этом он остается до конца «человечным», с глубоким участием относится к своей жертве и, расставаясь с Раскольниковым, находит живые и проникновенные слова моральной поддержки и утешения. Это тот идеальный следователь, который несколько иллюзорно рисовался воображению публицистов и судебных деятелей начала 1860-х годов [ «будьте людьми, господа, а не чиновниками … » и пр.). И, быть может, Достоевский с тем большим художественным вниманием изображал своего следственного психолога, что к середине 1860-х годов иллюзии рассеялись и для разочарования накопилось немало новых жизненных фактов.

В судебные следователи и после реформы попадали преимущественно люди без всякого образования, увеличивая число «становых приставов» и продолжая традиции старинного розыска. Это крушение общественных надежд на «идеального следователя» и вызывает в романе законченный образ совершенного мастера и виртуоза следственных дел.