1. Полностью исключаются всякие интеллигентские раздумья, рефлексия — это бесконечное «копание» в себе и постоянные размышления о судьбе страны, о своём предназначении, о смысле жизни… Кто я, что я такое, зачем пришёл в этот мир… Пьеры Безуховы, Андреи Болконские, Обломовы не нужны! Убеждённость в правоте, не требующая раздумий, твёрдость в достижении цели, служение великой идее — вот основной пафос литературы социалистического реализма, и это мы увидим в книгах Н. Островского, М. Шагинян, Л.Леонова, Ю.Крымова. Какие поиски смысла жизни, какие душевные терзания – всё уже известно, партия наметила курс, осталось выполнить недрогнувшей рукой!
^
На маленькой железнодорожной станции пассажиры ждут поезда. Скучая, прогуливается красный командир, затянутый ремнями, в шинели до пят — высший шик армейской моды — молодой, ладный, стройный, и вдруг замечает девушку, присевшую с книгой на чемодан. Он начинает кружить вокруг неё, и когда круги становятся совсем узкими, девушка откладывает книгу и поправляет непослушную прядь волос (современные психологи сказали б, что этот жест знаковый — приглашение, разрешение начать разговор, а я своим мальчикам сообщу, понизив голос: «Когда девушка искоса, мельком на вас взглянет и поправит причёску, это верная примета — ты понравился, можно подойти познакомиться!»), но командир бросает взгляд на обложку книги и вдруг, присвистнув, разворачивается и уходит. А книга — «Преступление и наказание», и понятна нам мысль боевого красного командира: читает глупости какие-то, убил буржуйскую старуху, а теперь мается, страдает! Да мы этих буржуёв в Крыму десятками и сотнями под пулемет ставили, и ничего, не страдаем, новый мир без них строим! Нет, такая барышня не стоит потраченною времени, из такой не выйдет настоящей подруги, товарища в нашей борьбе!
2. Отбрасывалось то, что составляло суть русской классической литературы — милосердие, сострадание и страдание как путь к постижению мира и себя в этом мире.
Очень ярко это видим мы в том, как показывает Л.Толстой развитие души Наташи Ростовой. Вот сватается к ней овдовевший и опять влюблённый князь Андрей. Да, она прелестна: естественность, обаяние юности, грациозность… Но князь Андрей уже был женат, и его Лиза была так же обаятельна, грациозна и молода, но пройдет такое ничтожное время, и Болконский, уходя на войну, попросит отца, в случае его гибели на поле брани, не отдавать родившегося сына жене! Настолько они чужие! А теперь князь сватается к Наташе, и кто знает, не повторится ли все снова? Ведь что есть у Наташи, кроме грациозности и обаяния? И когда Толстой дарует Наташе счастье?
Тогда только, когда она пройдет через страшную ошибку — влюблённость в Анатоля, когда попытается яд принять, переживет бегство из Москвы, когда ужаснется брошенным раненым и спасет их, умолив-заставив родителей бросить вещи, чтобы отдать телеги раненым, когда заплаканная, страдающая, просидит она бесконечные бессонные ночи у постели умирающею князя Андрея, когда будет рыдать вместе с матерью над убитым Петей, когда горе России станет и ее горем — только тогда её «возросшая душа» откроется для истинного чувства и для счастья, только тогда она сможет стать настоящей женой для Пьера. Увидим ли мы подобную «диалектику души» в советской литературе?
Потрясает трагичностью стихотворение Анны Барковой, двадцать лет проведшей в концлагере:
Существуют ли звёзды и небесные дали?
Я уже не могу поднять морду.
Меня человеком звали,
И кто — то врал, что это звучит гордо.
Невероятная рифма — горьковские слова о человеке, который звучит гордо, и морда — это всё, что осталось от лика, по образу и подобию сотворённого…
Герой советской литературы не нуждается в постижении истины, в поисках пути к ней – истина даётся ему старшим товарищем, коммунистом, и останется только бороться за её воплощение, а в этой борьбе за единственную истину милосердие и сострадание просто смешны, нелепы, вредны, и уже сказаны вождём слова: «Нравственно то, что идёт на пользу борьбе пролетариата!»
Лауреат Сталинской премии писатель В.Ильенков устами своего героя в романе «Большая дорога» определяет суть времени: «Люди тысячи лет страдали от разномыслия. И мы, советские люди, впервые договорились между собой, говорим на одном, понятном для всех нас языке, мыслим одинаково о главном в жизни. И этим единомыслием мы сильны, и в нем наше преимущество перед всеми людьми мира, разорванными, разобщенными разномыслием…»
3.Возникает литература, полная безудержного оптимизма, а если и появляется трагическая нотка в повествовании, то только как у Вс. Вишневского — «Оптимистическая трагедия».
Кстати, скажу я своим ученикам, именно в это время родилось множество кинокомедий, с прекрасными песнями, с танцами, с дивной музыкой, с потрясающими актёрами, и они смотрятся до сих пор. И поговорите со стариками… Мы твердим: голод, бесконечные очереди, пустые полки всех магазинов, кроме парадно-центральных, образцовых, нехватка того, без чего сейчас и жизнь не представить, страх ареста, ужас лагеря… А они возражают: жили весело, пели, на демонстрации ходили с баяном, а потом всем двором — за общий стол! Да, картошка и селёдка, но как радостно было! Возможно, это просто потому, что были молоды, вся жизнь была впереди, а моя мудрая бабка часто говаривала с улыбкой: «В наше время и луна была ярче, и ночи жарче!» Но было и ещё одно, что нужно учитывать: люди действительно ощущали себя впереди всего мира, ведь мы провозгласили такие потрясающие лозунги, такие высокие цели, казалось, ещё немного, ещё одно усилие…
Сталин сам вписывал имена писателей в списки лауреатов премий, приглашал в Кремль, квартиры давал. А как он разгневался, когда нарком финансов подал ему ябеду о том, сколько в стране писателей-миллионеров! Он ценил и такое искусство, и таких писателей.
Но смерть перестаёт быть философской и нравственной категорией, которая нуждается в художественном осмыслении. А если уходит категория трагического, то советской литературе и смерть не страшна, она не великая трагедия и не великая загадка, а или гибель героя во имя великой идеи (Фурманов писал, что смерть героя должна быть агитационной!), или наказание антигероя. Поэтому Чапаев не умирает — он героически гибнет, взывая к мщению. А враги валятся, смешно дрыгая ногами, и косит их Анка, и нет к ним жалости.
3. Упростился стиль, язык, форма произведения. Это у Льва Толстого предложение может начаться на одной странице и на другой закончиться, потому что сам художественный строй фразы передает тот поток сознания, который пронизывает героя. А теперь всё стало проще: поскакал… рубанул… сказал… воскликнул… После дискуссии М.Горького и Ф.Панфёрова о языке произведения, о возможности использования писателем диалектных, жаргонных слов всякие попытки новаторства, поиска в стиле и языке объявлялись формализмом, отклонением от столбовой дороги социалистического реализма, а за это уже не просто критиковали – сажали.
4. Сложился новый положительный герой. Литературовед С. Аверинцев назвал этого героя советской литературы «вечным подростком». Помните Павку и Жухрая, который открыл своему ученику не только секреты бокса, но и то, кого же бить в этой жизни надо? Герой соцреализма, даже если ему далеко за 20, по-прежнему подросток, открывший для себя смысл жизни: жить, чтобы бороться во имя высшей цели, ради которой никого и ничего не жалко, потому что мир чётко делится: красные – белые, наши – враги!
^ все наши шедевры — это книги, герои которых отказываются от действия. Онегин не женится, Раскольников не использует старухины деньги, Безухов не убьет Наполеона, Обломов не встанет с дивана. Теперь, начиная с Горького, герои уже не останавливаются. Они без конца борются: с врагами, с разрухой, с мещанством, с любовью, сами с собой, и высшим проявлением жажды борьбы становится Павка Корчагин.
Какой привлекательный образ, без него на этом уроке невозможно обойтись. Его не остановит ни пуля, ни болезнь, ни любовь. Он готов на всё: рубить белых, строить дорогу в стужу, голодать, отказаться от любимой, причем лично для себя ему ничего не нужно. Больше того, он воспринимает всё это как единственно возможную норму жизни. Этот герой может всё, и лишь на одно он не способен: он не может задуматься. Вот его любимая, спасшая, укрывшая после побега из тюрьмы. Да, милая, славная, но не своя. Как скажет один из товарищей Павки, «она же буржуазка!» И он вырвет её из своего сердца. И Островский окончательно добьёт обаятельную Тоню, когда Павка на строительстве дороги встретит её, уже замужем за инженером (а все инженеры – вредители, по стране уже идут процессы с расстрелами, поэтому ясно, кого она выбрала, а муж и жена – одна сатана!), и Тоня, в шубке и сапожках, брезгливо оглядит Павку, а он перед ней в рваной куртке и в галоше, и она окончательно рухнет и в наших глазах, и в глазах Павки, потому что спросит: «И это всё, что ты получил от своей власти?» А он гордо ответит: «Со мной всё в порядке!» Он же пришёл в этот мир давать, а не получать! И сердце вдруг стукнет – а так мог бы сказать кто-то из современных героев?
А Островский продолжает раскрывать несгибаемый характер героя: в эпизоде с «рабочей оппозицией» Павка не знает, не понимает, о чём этот внутрипартийный спор, но ЦК решит очистить ряды, и Павка проголосует за исключение своего товарища из партии, порвёт с другом юности, с которым в одном строю воевал, из одного котелка ел. Он не переспорит, не переубедит, просто партия скажет, что они враги, и Павка поднимет руку — исключить. Не будет ни сомнений, ни интеллигентских раздумий, ни споров: сталь уже закалилась!
Я принесу на урок стихотворение М. Светлова, который удивительно сумел передать пафос этого времени:
Я рад, что в огне мировою пожара
мой маленький домик горит!
Да, именно так, и стоит ли жалеть этот смешной домик детства, если мы зажгли мировой пожар! Причем интересно, что когда в 60-е годы снимали фильм по пьесе Светлова, режиссер заменил «домик» на «факел». Домик уже было жалко. А вот Светлову не жалко, и не потому, что он изувер, просто идея выше личных чувств! (Кстати, вот прекрасный повод поразмышлять в классе о судьбе поэта. Что, Светлова купили? Или Фадеева? Как искренне он писал! И как страшно отомстила судьба таланту Фадеева, служившего не музе, а идее революции. И всю жизнь служил убежденно, друзей отдавал, от товарищей усомнившихся отказывался, потому что идея выше человека, а когда оглянулся на сделанное, ужаснулся и пулю в себя пустил, то получил от хозяев некролог, в котором открыто был назван алкоголиком… И это в России, где всегда о мертвых или хорошо говорят, или скорбно молчат…).
Вот теперь мы можем вместе с учениками, опираясь на все, что узнали на этих уроках и на то, о чем говорили в 10 классе, составить сравнительную таблицу, которую озаглавим так:
Основные черты героя литературы классической и советской.
Черты героя | Классическая литература | Советская литература |
1. Цель жизни | Поиски истины и любви, вечных и высших ценностей, гармонии в жизни. | Борьба за великие идеалы революции. |
2.Отношение к людям | Умение сочувствовать, сострадать, быть решительным, но не жестоким | Мир делится на своих и врагов, к врагам не может быть жалости. |
3.Отношение к женщине | Обретение в любимом человеке нравственного идеала. | Любимый человек — прежде всего товарищ в борьбе. |
4.Основное душевное состояние | Постоянный самоанализ, стремление понять себя и мир, рефлексия. | Убеждённость в правоте той единственной идеи, которая тобой владеет (и идея эта — борьба). |
5.Понимание своего назначения | Быть там, где труднее, найти единственную ценность — нравственную. | Быть там, где труднее, чтобы служить революции. |
Может быть, какие-то мысли покажутся резкими, слишком категоричными? Я часто спрашиваю себя, не навязываю ли я своим ученикам очередной штамп? Теперь уже разоблачительный?! Но меня утешает понимание того, что для русской литературы всегда важно было истинно духовное отношение к жизни, преданность вечным идеалам, в сути своей православным. Эти идеалы есть в тебе вне зависимости от отношения к ним других, даже если этих других подавляющее большинства. Таковы князь Андрей и Пьер в салоне Шерер, ведь их только двое, и с точки зрения всех они живут неправильно! Но есть и еще один независимый герой — Базаров.
В традиционном советском литературоведении Базаров —это революционер-народник, который чуть опередил своё время. Лет через десять он начал бы бомбы конструировать (вспомним революционера Кибальчича, повешенного за участие в убийстве Александра II, как о нём жалел Менделеев, потому что такой талант погиб!). Писарев нам объяснил, что умереть так, как умер Базаров, — уже подвиг, а старое доброе пособие Качурина подсказывало, в чем этот подвиг (автор пособия предлагал проиллюстрировать сцену смерти Базарова картиной Репина «Отказ от исповеди»: гордый революционер отворачивается от священника с его крестом). В романе от причастия Базаров отказался, несмотря на увещевания отца и слезы матери, значит, идеям своим верен он до конца, даже ради плачущей матери им не изменил. А для Тургенева такая смерть — действительно подвиг, победа, но побеждает Базаров свою бездуховность, ибо отвергать любовь, сводя все к отношениям полов, к физиологии («Мы, физиологи, знаем, какие это отношения…
Это все романтизм, чепуха, гниль, художество» ) значит отвергать одно из высших проявлений духа. А он полюбил, и слова у него рождаются удивительно романтические: «Дуньте на умирающую лампаду…» Базаров любит искренне, а наши бабушки знали: Бог есть любовь. Не физиология, не техника современного секса. И открыл в себе он нечто высшее, лучшее, вечное, и поэтому этот самоломанный ещё раз сломал себя, пробил свою кору, и открылась душа, способная любить, и именно в этом его истинный подвиг.
А герои новой советской литературы подвиг совершали, отказываясь от любви во имя идеи, тем самым порывая с главными ценностями великой русской литературы.
Что же было с другими направлениями литературы 30-х годов? Понятно, что в новой советской литературе не было места исканиям и фантазиям, поэтому ОБЭРИУты арестованы все, и из всей этой группы выжили изувеченный физически и морально Н. Заболоцкий и прошедший через лагеря Б. Левин. Даниил Хармс первый раз арестован в 1931 году, а затем окончательно сгинул в ленинградских печально известных Крестах в 1941 году. Остальные погибли тоже.
О литературе «задержанной» лучше всего написали Е.В.Карсалова и А.В.Леденёв в своей дивной книге, рассчитанной именно на учителя — «Советская литература 30-х годов» (любое издание).
Заканчиваю я эту тему печальными строчками замечательного учёного Л.Н.Гумилёва, сына Н.Гумилёва и А.Ахматовой, прошедшего через несколько арестов и 10 лет лагерей:
Чтобы нас охранять,
Надо многих нанять,
Это мало — чекистов, карателей,
Стукачей, палачей, надзирателей…
Чтобы нас охранять,
Надо многих нанять,
И прежде всего — писателей.
Сказано это именно о советских писателях. Бог им судья.
(В классе, где я очень хорошо себя чувствую, где ощущаю, что меня понимают, скажу с грустью, что Председатель КГБ Семичасный вспоминал, что из тех писем, которые А.И.Солженицын разослал коллегам-писателям накануне творческого съезда и в которых он предложил всем братьям по творчеству заявить о необходимости отмены цензуры в СССР, только два не были доставлены в КГБ – остальные послания советские классики верноподданнически принесли сами в «соответствующие органы»).
На уроке можно использовать стихи, написанные в это время. Это и расширит представление о литературном поле, и покажет мироощущение русского поэта, переживающего трагизм происходящего.
М.Волошин. На дне преисподней.
Памяти А.Блока и Н.Гумилёва.
С каждым днём всё диче и все глуше
Мертвенная цепенеет ночь.
Смрадный ветр, как свечи, жизни тушит:
Ни позвать, ни крикнуть, ни помочь.
Тёмен жребий русского поэта:
Неисповедимый рок ведёт
Пушкина под дуло пистолета,
Достоевского на эшафот.
Может быть, такой же жребий выну,
Горькая детоубийца — Русь!
И на дне твоих подвалов сгину
Иль в кровавой луже подскользнусь,
Но твоей Голгофы не покину,
От твоих могил не отрекусь.
Доконает голод или злоба,
Но судьбы не изберу иной:
Умирать, так умирать с тобой
И с тобой, как Лазарь, встать из гроба!
В этом стихотворении — поразительное восприятие свершающегося русским поэтом: сгущается кровавая ночь, гибнут друзья — поэты, смерть ждёт и его, но пусть впереди муки, своей Голгофы не покину, потому что мой крест — на моих плечах! И удивительная вера в Россию: она встанет, как Лазарь, которого спасла вера и верность!
Наш современник поэт Л.Киселёв, размышляя о судьбе О.Мандельштама, говорит и о судьбе поэта в беспощадное время, давая стихотворению предисловие:
«Рассказывают, что Мандельштам умер
в лагере на помойке, подбирая объедки.»
Поэту невозможно умереть
В больнице или дома на постели.
И даже на Кавказе, на дуэли
Поэту невозможно умереть.
Поэту невозможно умереть
В концлагере, в тюремном гулком страхе,
И даже в липких судорогах плахи
Поэту невозможно умереть.
Поэты умирают в небесах.
Высокая их плоть не знает тленья.
Звездой падучей, огненным знаменьем
Поэты умирают в небесах.
Поэты умирают в небесах,
И я шепчу разбитыми губами:
Не верьте слухам. Жил в помойной яме,
А умер, как поэты, в небесах.
Сделаем выводы:
30-е годы ХХ века – самый трагический период русской литературы. Физическое уничтожение свободомыслия, цензура, репрессии или вытеснение из творческого поля слишком самостоятельных писателей привели к снижению художественного уровня произведений, или к тому, что целый ряд произведений не мог придти к читателю.
Но было и самое страшное – наша литература пришла к отказу от традиционных нравственных ценностей, по сути своей христианских, православных. То, что было предложено взамен, оказалось не только не вечным, но и нравственно разрушительным.
Отправляя сообщение, Вы разрешаете сбор и обработку персональных данных. Политика конфиденциальности.