Поэт серебряного века

Поэт серебряного века и революция 1917г. (по творчеству Гумилёва)

Щедрый на таланты серебряный век начал свой ход приблизительно с 1880 г., когда Федор Достоевский произнес речь в честь Александра Пушкина. Конец этой литературной эпохи ознаменован речью Александра Блока о том же поэте, состоявшейся в1921 г. Очевиден вопрос: отчего же “век” так короток? И есть ли причинная связь между “преступлением”— революцией и “наказанием” — скорой “кончиной” “серебряного века”?

Творческий путь, жизнь Николая Степановича Гумилева произошли как раз в это время и стали наиболее полным ответом на поставленные вопросы.

Николай Гумилев родился 3-го апреля 1886 года. На дворе в эту ночь была  сильная буря, и, по семейным преданиям, старая нянька предсказала: “у Коленьки будет бурная жизнь”.

Учиться Коля начал рано и первоначальное обучение получил дома, в старинной дворянской семье. В семь лет еже читал и писал, а с восьми стал сочинять стихи. В своей ранней любви к чтению он признался в стихотворении “Читатель книг”:

Читатель книг, и я хотел найти

Мой тихий рай в покорности сознанья.

Я их любил, те странные пути,

Где нет надежд и нет воспоминанья.

Чтение книг метафорически уподобляется поэтом “путешествию”. С детских лет  у Николая Гумилева и появилась удивительная тяга к странствиям. Он стремится в дальние страны, где еще не ступала нога европейца. Для этой цели он тренировался: много плавал, нырял и стрелял.

В1903 г. Коля поступил в Царскосельскую классическую гимназию, где хорошо учился только по словесности, а по другим предметам — плохо.

После окончания Царскосельской гимназии Николай Степанович поехал в Париж и поступил в Сорбонну. Здесь он слушал лекции по французской литературе, но больше всего занимался своим любимым творчеством. Скоро Париж ему наскучил, и его потянула Африка с ее неисследованными  местностями.

… непроглядная темень

Только река от луны блестит,

А за рекой неизвестное племя,

Зажигая костры — шумит.

Возвращаясь из таких экстравагантных путешествий, Гумилев привозил в столицу массу стихов,  и впечатлений, которыми всегда живо делился с близкими.

Леопардовая  шуба, в которой поэт ходил по Петербургу зимой  была изготовлена  из  шкур двух леопардов, один из которых был убит им самим, а другой туземцами. В ней он обычно шествовал не по тротуару, а по мостовой, и всегда с папиросой в зубах. На вопрос, почему он не ходит по тротуару, Николай отвечал, что его распахнутая шуба “на мостовой никому не мешает”.

Академия наук была заинтересована в исследовательских работах путешественника, и поэтому Гумилев снарядит еще с десяток таких  экспедиций. Он побывает в Африке, Индии, Китае, Греции, Испании, Италии…

“Поэт-конквистадор” при всем своем пристрастии к “странничеству” — и “внешнему”, и “внутреннему”, духовному — утверждал прежние, истинные “ценности” в изменившемся мире. Да, на какое-то краткое время он “шатнулся” от церкви, поддавшись декадентским  поискам “красоты”, но очень скоро увидел, что христианство, православие не статичные и мертвые институты. Что они, на самом деле, обладают живой динамической духовной полнотой и вполне могут служить базой для художника; художника и православного христианина.

Я — угрюмый и упрямый зодчий

Храма, восстающего во мгле

Я возревновал о славе Отчей,

Как на небесах, и на земле

Сердце будет пламенем палимо

Вплоть до дня, когда взойдут ясны

Стены Нового Иерусалима

На полях моей родной страны.

Вероятно, именно это и обусловило такую исключительную живучесть гумилевских произведений в читательских кругах. Даже беспрецедентное “ТАБУ”, наложенное на его имя, не смогло противостоять массовому интересу “его читателей” к творчеству поэта:

Я не оскорбляю их неврастенией,

Не унижаю душевной теплотой,

Не надоедаю многозначительными намеками

На содержимое выеденного яйца,

Но когда вокруг свищут пули,

Когда волны ломают борта,

Я учу их, как не бояться,

Не бояться и делать, что надо.

В1911 г. возникает лит. кружок “Цех поэтов”, ежемесячный журнал “Гиперборей”.  “Цех…” В 1912 формулирует новое поэтическое течение — акмеизм. Под знаком северного ветра — гиперборея — объединились Сергей Городецкий, Михаил Кузьмин, Михаил Зенкевич, Георгий Иванов и Николай Гумилев (лидер течения).

Второе (мало прижившееся) название — адамизм (мужественно твердый и ясный взгляд на жизнь). Термин — от греч. “Акмэ” — ясность, зрелость,  расцвет.

Особенности акмеизма — это, во-первых, земная тематика, во-вторых, стремление к экзотике, в-третьих, принятие мира как он есть, то есть мужественный оптимизм, в-четвертых, ясность и логичность изложения, и, в-пятых, точность словоупотребления.

Возник акмеизм как противовес символизму, по сути — на его “обломках”. Там, где символисты стремились к завуалированности, туманности, акмеисты требовали точности.

Гумилев требовал абсолютной ясности и точности в малейших деталях. Он утверждал, что новое направление требует от поэта “большего равновесия сил и более точного знания отношений между субъектом и объектом”. Один из важнейших для символизма вопросов — взаимоотношения между жизнью и смертью, поиск непознаваемого — не привлекает Гумилева. “Мы презираем трусливое загадывание — что будет дальше…”.

Наступил 1914 год — началась война с Германией. Николай Гумилев из-за глаз не был призван, но сам он никак не мог оставаться в тылу. Имея “белый билет”. Гумилев записывается в полк и отправляется на фронт, где он отведал войны.

Как собака на цепи тяжелой,

Тявкает за лесом пулемет,

И жужжат шрапнели, словно пчелы,

Собирая ярко красный мед.

Николай Степанович не был ни ранен, ни контужен, и за свою безумную смелость был дважды награжден георгиевским крестом и направлен во Францию для успокоения наших солдат, бывших там с начала войны.

Итак, георгиевский кавалер встретил сообщение об октябрьском перевороте в Париже, куда был командирован Временным правительством в русский экспедиционный корпус. Важно подчеркнуть, что, как и большинство офицеров русской армии, он оценивал большевистское движение как анархическое и гибельное для России. Словом, он был за законную власть.

В1918 г. Гумилев стремится на родину для того, чтобы быть причастным к совершающимся трагическим событиям истории. И как поэт, и как гражданин.

Ныне широко известны и не требуют комментариев слова Марины Цветаевой о “двойном уроке”, который Гумилев преподнес современникам: “поэтам — как писать стихи, историкам — как писать историю”. Среди ранних “историософских” произведений Гумилева особенно выделяется “Манлий”. Здесь описывается исторический сюжет из жизни Рима кануна гражданской войны, с одной стороны. А с другой — ведь это Россия 1917 года:

Манлий сброшен! Почему же

Шум на улицах растет,

Как жена, утратив мужа,

Мести требует народ.

Семь холмов как звери хмуры

И в смущении стоим

Мы, сенаторы, авгуры,

Чьи отцы воздвигли Рим.

Он оказывается на той грани уничтожения, балансируя на которой особенно остро можно ощутить ход времени и цену жизни.

Восприятие революции и последующего развития отечественной истории ярко передает стихотворение Гумилева “Заблудившийся трамвай” (из сборника “Огненный столп”). Густой, зловещий трагический колорит нагнетается в нем с самого начала, чувство обреченности, гибельности начатого исторического пути пронизывает стихотворение до самого конца. Особенно трагичен дважды повторяемый рефрен:

Остановите, вагоновожатый,

Остановите сейчас вагон.

Возвращение поэта в пореволюционную Россию было таково, что он не узнал своего Петербурга-Петрограда. Это был мертвый город, несущий смерть всему живому:

Вывеска… Кровью налитые буквы

Гласят — зеленная, — знаю, тут

Вместо капусты и вместо брюквы

Мертвые головы продают.

Революция набирала ход. Она была представлена тривиальным городским трамваем, в котором что-то сломалось. Теперь революция не знала куда ее несет, в чем ее смысл и цель. “Горе! Горе! Страх, петля и яма!..” Никто не властен над ее путем: ни “вагоновожатые”, ни тем более “пассажиры” — “трамвай” заблудился во времени и пространстве.

Это стихотворение положило начало поэтической традиции в русской литературе советской эпохи, воссоздающей символ роковой силы. Таким предстает трамвай у М. Булгакова в романе “Мастер и Маргарита”: он несет смерть Берлиозу, предсказанную Воландом. В романе Бориса Пастернака “Доктор Живаго” герой умирает в тот момент, когда ему удается вырваться из злополучного трамвайного вагона. Платоновский “усомнившийся” Макар едет в переполненном трамвае в “самый центр государства”, где строится “вечный дом из железа, бетона, стали и светлого стекла”, пока не попадает в конце концов в “безумный дом”, где в дальнейшем ему предстоит “бороться за ленинское общебедняцкое дело”.

Но, может быть, больше всего зловещих ассоциаций возникает с образом трамвая у Мандельштама:

Мы с тобою поедем на “А” и на “Б”

Посмотреть, кто скорее умрет…

Здесь все ходит по замкнутому московскому кольцу, и безысходность такого маршрута чуть ли не страшнее, чем у Гумилева.

Если судить по программному стихотворению, то приходит мысль: поэт знал, что возвращается в Советскую Россию, чтобы погибнуть, разделив с родиной ее бедствия и страдания.

Ритм лермонтовского “Мцыри” слышен во многих его произведениях, так как Гумилев — поэт-одиночка, поэт-индивидуалист.

Замечательны по своему два последних стихотворения Гумилева: одно датируется июлем1921 г., другое — августом. Первое уносит автора и его читателей на далекую, выдуманную Венеру:

На далекой звезде Венере

Солнце пламенней и золотистей,

На Венере, ах, на Венере

У деревьев синие листья.

Венера — это мечта об иной, не осуществимой на Земле жизни, более свободной, счастливой:

Всюду вольные, звонкие воды,

Реки, гейзеры, водопады

Распевают в полдень песнь свободы,

Ночью пламенеют, как лампады.

Венера у Гумилева — это образ Рая, неземной антимир, сотканный из явлений и чувств, невозможный на Земле, исключающий страдания, насилие, обиды, порабощение, тревогу.

Даже смерть не страшна на Венере, а приятна, желанна, одухотворенна:

На Венере, ах, на Венере

Нету смерти, терпкой и душной

Если умирают на Венере,

Превращаются в пар воздушный.

Другое стихотворение было написано не то за день, не то за два до ареста; в нем нет намека на политику или социальную действительность. Из стихотворений неясно, к кому оно обращено — то ли к Музе, поэзии, то ли к женщине, возлюбленной, то ли к древней античной богине…

Ясно одно: оно целиком о любви. Явление мистической возлюбленной просто средоточие всего:

А все океаны, все горы,

Архангелы, люди, цветы —

Они в хрустале отразились

Прозрачных девичьих глаз.

Хрусталь глаз возлюбленной — образ земного шара, хрупкой и недостижимой гармонии бытия.

“Дело Таганцева” (речь идет о В. Н. Таганцеве, сыне знаменитого юриста), по замыслу его организаторов, должно было стать акцией устрашения всей творческой интеллигенции. Машина ВЧК работала безотказно: для попавшего в ее зубчатые колеса существовал ничтожно малый шанс выйти целым и невредимым. Собственно, даже было не существенно, кем был тот, кто в ней оказался: поэт или офицер, профессор или диверсант, дворянин или крестьянин. Среди обвиняемых в создании “боевой Петроградской контрреволюционной организации” были крупный химик-технолог М. М. Тихвинский, другой известный химик Горбов (в прошлом ассистент Д. И. Менделеева и ученик Вернадского), профессор Н. И. Лазаревский, крупный юрист, проректор Петроградского университета, а еще 16 женщин (преимущественно жены осужденных). Тринадцатым в списке шел Гумилев Николай Степанович. Обвинен в составлении прокламаций контрреволюционного содержания…”

24 августа был вынесен смертный приговор Н. Гумилеву и еще 60 обвиняемым, а ночью 25 августа1921 г. он вместе с другими участниками “таганцевского дела” был расстрелян на окраине Петербурга-Петрограда (по другим источникам — в пригороде Бенгардовке).

Но судьба поэта была больше чем личная, поэтическая и человеческая трагедия: это апробировалась модель отношения власти, опирающейся на репрессивно-карательный аппарат, с художниками, с литературой и искусством, с культурой в целом.

Главный жизненный принцип, который исповедовал лирик в жизни и поэзии был: “всегда линия наибольшего сопротивления”.

Всю жизнь он посвятил одной мечте — заставить мир “вспомнить” то, о чем никогда не забывал он сам: божественное значение поэзии.