Сатирические рассказы 20-х годов. Характеры и проблематика (по творчеству Михаила Михайловича Зощенко)

    Сатирические рассказы 20-х годов. Характеры и проблематика (по творчеству Михаила Михайловича Зощенко).

Михаил Зощенко охарактеризовал свою эпоху так: “… со смехом сейчас плохо”. В то время, когда писатель публиковал свои первые рассказы и книги (1929г.), в стране формируется  точка зрения, отвергающая право сатиры на существование в пореволюционной советской действительности, а, собственно, и в новой литературе. И Булгакова, и Зощенко, и Бабеля засыпали необоснованной “критикой”. Скоро перед носом настоящих писателей-сатириков захлопнутся двери всех издательств и редакций. Впереди — отсутствие работы, нищета, голод, продажа домашних вещей…

Окружающий мир был смешон, и соль юмора лежит в том, что величайшие сатирические произведения тех лет —  это все-таки больше фотография действительности, нежели вымысел.

. “Новые люди” Зощенко — это обычные люди, “квартирный вопрос только испортил их” (как говорил булгаковский Воланд).

Если выстроить все произведения писателя друг за другом, то получится галерея устойчивых, психологических типов. Например, Федя Жуков (“Живой труп”) бежит по коридору в чем мать родила. И только номерок по ноге хлопает, а народ с перепугу мухами валится (вечный вопрос о любителях выпить занимает хорошую четвертую часть прозы сатирика).

А, вот, скажем, напротив — герой рассказа “Баня” держится за шайку, вечный неудачник со смывшимся номерком.

Вот отец-дьякон в пасхальную ночь случайно на кулич наступил (“Пасхальный случай”). А вот рядышком с ним стоит батюшка, поет “Шу-у-мел камыш…” и уравновешивает свою качку помахиванием кадила.

Язык рассказчика выделывает удивительные коленца. Дело в том, что повсеместно “ликвидировали грамотность”, поэтому коленца выделывают персонажи, то есть обыкновенные обыватели. Отовсюду слышится — “я ейный родственник” или очаровательные “надоть” и “нетуть” и т. д.

Примечателен рассказ “Пациентка”. Перед нами “депутат советский” Дмитрий Наумыч, “человек просвещенный” (знает “четыре правила арифметики” и “дробь умеет”). Жена его  — крестьянка Анисья. По словам серьезного депутата, “темнота и необразованность”, даже “фамилию не может подписать на бумаге”. Автор успел дать только две характеристики — но уже коснулся женского вопроса, а в образе  депутата отразил чуть ли не всю эпоху.

В рассказе “Полетели” каждый кустарь, воодушевленный идеей “полетать на собственном аэроплане” (воззвания в газетах, красочные плакаты, не меньше десятка собраний), “вносит деньги на аппарат”. Вот здесь затаилась пророческая ирония автора. Гротеск. За строчками читаем: “А на какой, собственно, аппарат? Может на государственный?”. Точно так и вышло — после “экстренного чрезвычайного собрания” “десять рублей с копейками” (аэроплан стоил неизмеримо дороже) решено было передать в Добролет. Заметим, что эти деньги 9-я объединенная артель кустарей собирала два года.

Однако казначей артели Иван Бобриков распорядился иначе. В осенний ненастный вечер Бобриков проиграл в карты эти деньги.

Иронию Зощенко можно назвать пророческой, потому как в маленьком рассказе “Полетели” уместился мировой литературный образ “идеи авантюриста”, который, конечно, к сожалению, гораздо шире нэповской России 20-х годов и шумных “облигационных займов” последующих десятилетий.

В рассказах автором достигается поразительный эффект: ему удается до предела сократить смысловую дистанцию, отделяющую его как автора от героя и близкого ему читателя. Он владел безошибочно народным говором и формой сказа.

В “Голубой книге” и в ранних рассказах Зощенко не идеализирует своего героя, а постоянно говорит с ним простым языком об общечеловеческих проблемах: “… пока можно только говорить о разуме, как о маленьком несчастном дикаре, который бредет по узкой горной тропинке, едва освещенной первыми лучами восходящего солнца”.