Сочинение «Блок и революция»

Тема стихии и революции в лирике Блока.

Что же становится пафосом лирики Блока в дни революции? В 1 905 году поэт увидел, что пробудившийся и ломающий оковы народ — это огромная и непобедимая сила, являющаяся залогом лучшей, достойной, прекрасной жизни, не знающей нужды, бесправия, угнетения. И это открытие внесло целый переворот в его душу. Революция явилась для него тем истинным откровением, которое он тщетно искал в библейских преданиях и мифах, в сочинениях мистиков. Революция наглядно и неопровержимо свидетельствовала о том, что перед человечеством не «конец мировой истории», а ее начало, великое будущее. И зов этот будущего, тяга к нему — вот что становится отныне пафосом лирики Блока.

Поэт, доселе ничего не видевший, кроме торжества и наглости «сильных», страданий и унижений «слабых», обреченных в жертву хищникам и беспомощных перед ними, узнал нечто совершенно другое, опрокинувшее его прежние представления о народе, о простом человеке.

Этот человек оказался совсем не таким слабым, беспомощным, бессильным, как полагал поэт. Он заставил почувствовать своих угнетателей и поработителей, что их век — недолог. Он вышел на прямой и открытый бой с ними, не щадя своей крови и самой жизни. И отныне Блока, увлеченного и захваченного этим подвигом, требовавшим подлинного героизма, никогда не покидала вера в простого человека, в его неизмеримые силы.

Революция вывела поэта из тупика, в котором он оказался, раскрыла перед ним огромные просторы, неведомые дотоле возможности и цели. Это и определило новые стимулы внутреннего развития Блока, а стало быть, и новый этап в его творчестве.

Болезненно остро пережил он октябрьскую грозу 1905 года … Поэзии становилось тесно в рамках «Красоты», провозглашенной лишь несколько лет перед тем все очистительным пламенем. Каким радужным вихрем и «нечаянной радостью» отозвался в душе юного Блока
российский мечтательный мятеж начала века! Но в хаосе подслушанных мыслей была скорбная и радостно-настороженная, его, блоковская, мечта о Прекрасной Даме — России.

С годами, по мере сгущения туч на политическом горизонте, все углубленней становилась его прозревающая тоска. В поэзии-исповеди Блока звучали не одни лирические слезы, а глубокий надрыв веры и неверия, растроганного всепрощения и недобрых предчувствий. Это сказывалось и в его личной жизни: в нелюдимом одиночестве и в общении с нем нагими друзьями, и в отношении к женщинам, которых было много на его пути.

Обозначилась смысловая «раздвоенность» многих его стихотворений: с одной стороны, романтическая меланхолия, а с другой — болезненно-острое переживание предреволюционной действительности …

Блок был в стороне от узкополитической борьбы, но был захвачен ею и выхода искал в фантазии, которую ощущал как откровение свыше. А всяческие сомнения топил в вине.
Неудавшаяся революция 1905 года, вся эта проза давила его, как тяжкое наваждение. Пессимизм Блока отразился в стихотворении «Седое утро». Это отзвук на историческую минуту. Россия, желанная, ускользала куда-то обманчивой «незнакомкой», жертвенная кровь оказывалась
на проверку «клюквенным соком», святая земля — жалким балаганчиком.

С. Маковский вспоминал, что однажды, увидев Блока на одной из репетиций в театре Комиссаржевской, где Мейерхольд проделывал свою «революцию», он поразился усталостью лица поэта. «За два-три года жизни и славы — какая перемена, как непохож он стал на того
весеннего Блока в луче майского солнца! Все антракты он просидел неподвижно, слегка откинув назад голову; отменно вежливо, как всегда, отвечал на приветствия, но словно через силу, и когда шумный, демонстративно машущий руками Мейерхольд подступил к нему яростно, объясняя что-то в постановке, жаль было на него смотреть …

Блок совсем отходит от «Величавой Вечной Жены» к роковой «Незнакомке», к сложным символам жестокосердной Фаины и, мечтая об эпическом реализме («Возмездие»), под конец с головой окунается в революцию, чтобы снова разувериться и … погибнуть»
И. Поздняков