Тема «Недотепства» в пьесе Чехова «Вишнёвый сад»

… Дышит в саду запустелом
ночная прохлада,
Мы старомодны, как запах
вишневого сада.
Нет ни гостей, ни хозяев,
покинутый дом.
Мы уже были, но мы еще
будем потом …
… Ну, полно, мне-то что быть в обиде!
Я посторонний, я ни при чем.
Рубите вишневый сад! Рубите!
Он исторически обречен. ,
Вздор — сантименты. Они тут лишни.
А ну, еще разик! Еще разок!
… И снова снятся мне вишни, вишни,
Красный — красный вишневый сок …
Ю. Левитанский.
«Единицей чеховской драмы, ее атомом, является не идея, как у Достоевского, не тип, как в «натуральной школе», не характер, как у Толстого, а просто — личность, цельный человек, про которого ничего определенного сказать нельзя: он абсурден, так как необъясним». Отсюда возможность говорить о чертах, нетрадиционных для русской литературы, чертах более живых, чем черты героев предшественников Чехова. Действительно, Мармеладов у Достоевского — неудачник, но его невезение запрограммировано, он не может быть другим, и судьба его другой быть не может. Достоевский поднялся до уровня Бога и оттуда решает судьбу героя в «соавторстве» с творцом. У Тургенева герои идут по четко очерченному курсу плоскости не дай Бог — правее или левее! Базаров, к примеру, легко предсказуем в своем поведении. У Льва Толстого от пространных объяснений логики действий героев теряется сама суть поступков, остается лишь цепь логически заключений от эпизода к эпизоду, от поступка к поступку. Все эго авторы создают человека заново, человека во многом условного, играющего определенную роль, задуманную автором, но не всегда вполне реальную. Лишь у Чехова появляется абсолютно живой человек — и появляется не где-нибудь, а на сцене, где сложнее всего угадать грань между фантазией и реальностью. И вот результат привычки читателя и зрителя и условности характеров героев, объясняющейся идейной программой автора. Перед героями чеховских пьес человек становится в тупик. Казалось бы, чего проще — доказать свои способности чуткого психолога и знатока людей, анализируя литературных героев. Понять живых людей гораздо сложнее. И вот наш психолог-любитель мечется в испуге: там, на сцене, такие же живые люди, каких он встречает каждый день, такие же непонятные ему, чужие, но имеющие такое же неоспоримое право на жизнь, как и он сам. «Недотепство» — живое человеческое качество, которое невозможно предусмотреть никакой программой.  Оно — свидетельство наличия жизни, существования в человеке мозга и сердца, логики и эмоций. Все герои, произносящие, кривя губы: «Эх ты … недотепа!», вкладывают в это слово некоторый оттенок презрительного сожаления, но фраза эта является скорее похвалой, чем упреком, хоть они и не понимают этого. «Недотепство» — это право на взлет и падение, на любовь и равнодушие, на ошибки и прозрение, на жизнь, в конце концов. Пусть эта жизнь тяжела и неудачна, но это — жизнь! Я, говоря, что все герои «Вишневого сада — «недотепы», не вкладываю в эту фразу того оттенка, который слышится в тоне героев пьесы. Все они заурядны и в своей заурядности свободны. «Недотепство» является, когда человек теряет причинные связи с внешним миром, как раковая опухоль является, когда клетка теряет связь с соседними клетками. И в этом отсутствии связей — несчастье и отчаяние героя, он не связан вообще ни с чем и ни с кем, он свободен, но что делать с этой свободой, он не знает. Формулировка Набокова: «Чехов сбежал из темницы детерминизма, от категории причинности, от эффекта — и тем освободил драму». Чеховские герои мечутся по сцене в поисках роли — они жаждут избавиться от своей никчемности, от мучительной свободы быть никем, от необходимости просто жить, а не строить жизнь. Непонимание, что делать с окружающим миром, людьми и самим собой, ведет героя к состоянию между «внутри себя» и «снаружи себя». Герой не по гружен в свой собственный внутренний мир в экстазе самоанализа и не копается в других людях. Он живет своей оболочкой, прилежно управляемой его душой, разобраться в которой он уже отчаялся. Лопахин, умница, все понимающий, нежно любящий Раневскую, не может удержаться от торжества приобретения имения, мучает ее своим восторгом, понимая, но не осознавая ее боль. Он приказывает рубить вишневый сад еще до отъезда Любови Андреевны и на просьбы подождать реагирует: «Сейчас … сейчас … Экие, право». Что это — эгоизм? Но не он ли давал практические советы, как спасти имение? Не он ли признавался Раневской: » … я забыл все и люблю вас, как родную … больше, чем родную»? Да, это он. Его поступки абсурдны, переходы его настроения необъяснимы и потому абсурдны тоже. Можно, конечно, говорить, что он купец, что в нем проснулась купеческая жилка и т. д., но на самом деле он подчиняется лишь движениям души своей, которой он сам не понимает. Недаром же он, вроде счастливый человек, упивающийся восторгом победы, с тоской говорит: «О, скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась как -нибудь наша неокладная, несчастливая жизнь!»
         А Раневская? Раневская, сбежавшая из Парижа от мучительной
любви, от долгов, от прокуренных комнат и проданной дачи, тоже не
знает, что делать. Она цепляется за вишневый сад как за привычку,
за старую жизнь, за знакомое, близкое, родное. Ей кажется, что сад —
основа ее существования. А если бы сад не продали? Осталась бы она
в России? Нет, конечно! Все равно сорвалась бы с места и ринулась бы
в Париж к тому, предавшему ее, но любимому …
Петя Трофимов … «Вся Россия наш сад!» — не слишком ли? Для одинокого, живущего лишь идеями и мечтами человека ждать понимания и приюта во всей России? Смешно. Мечты о великанах будущего, о будущем саде, при виде которого «радость, тихая, глубокая радость опустится на твою душу, как солнце в вечерний час … » Ах недотепа, недотепа! Как можно быть оптимистом в этом мире, да еще в полной изоляции?
         Герои Чехова мучительно ищут связей с другими, друг с другом,
стремясь остановиться, оглядеться, отойти от постоянной жизни «перекати-поля»; но Чехов не позволяет им определить себя. Они не то что не понимают — они не слышат себя и друг друга. Их разговор похож на перемежающиеся фразы монологов разных людей, каждый из которых говорит о своем. Каждый пытается найти выход, но на самом деле не двигается с места. Петя и Аня еще надеются уйти от этого бессилия, но в конце концов и они остановятся, беспомощно оглядываясь по сторонам. Они отличаются от остальных героев «Вишневого сада» лишь возрастом, но так же не имеют связи с миром. Человек, по Чехову, еще живет в разумном бытийном мире, но делать там ему уже нечего. Другого же мира у него нет. Отсюда  неустроенность, бесплодные поиски выхода, отсюда тот факт, что » … сама обстановка прославленного чеховского быта на самом деле полна вокзальной суеты». «Недотепство» является также причиной эфемерности конфликта в пьесе. Действие только притворяется действием, сценический эффект — эффектом, драматургический конфликт — конфликтом в самом деле, о каком конфликте между отдельными, не зависящими друг от друга людьми и явлениями можно говорить? Конфликт для персонажей был бы выходом, ибо он неизбежно привел бы к взаимодействию их между собой и — кто знает? — может быть, и к пониманию. Но разобщенность, свобода ото всего и всех сильнее любви к вишневому саду … Как похожи герои! Своим «недотепством», любовью своей, нежностью — как они похожи друг на друга! Но — центробежные силы сильнее центростремительных, и каждому из них, недотепе, живому человеку, суждено вечно топтаться на месте, не имея сил сделать шаг к ближнему или хотя бы пойти по пути поиска света …