0
(0)

Александр Островский, знаток купеческого Замоскворечья, артистического быта, Заволжья с его фольклорным, сказочным наследием — вовсе не одноплановый обличитель самодурства, власти тьмы, патриархальности (хотя и это направление его творческих усилий чрезвычайно важно). Он был чуток к русскому слову, к тому множеству смыслов и оттенков смысла, что отложили в слове русская история, быт, жизненный опыт людей. Ведь Пушкин тоже отказался в «Евгении Онегине» от «условной приподнятости своих ранних романтических поэм», у него вещи движутся «от торжественного к обыденному, от трагического к смешному и обратно, они обладают переменной ценностью».

Эта подвижность, многозначность слова присуща и драмам Островского. Что означает, например, фамилия Тугина, вдовы из пьесы «Последняя жертва»? «Туга — это печаль. Она и печалится, эта вдова. Она могла быть Печалиной. Но Тугина лучше», — заметил мастер внимательного чтения писатель хх века Ю.Олеша (1899-1960). Свои опенки смысла есть в фамилиях купцов Деликатов и Паратов (намёк на деликатность одного и помпезность, парадность другого). Но ведь — не «парад», не «Парадов», а глухое, смягченнов «т», то есть уценённый парад тщеславия! Это лишь частность, подробность мира Островского, как своего рода «языковой личности».

Историческое место Островского, а его зрелые пьесы «Свои люди — сочтёмся», «Бедная невеста», «Не в свои сани не садись» (1853) с эскизными ещё образами самодуров, портретом самодурства как разнузданного властолюбия явилась почти одновременно с антикрепостническими «Записками охотника» (1852) И.С.Тургенева — определяется его драматической, подчас трагедийно — сатирической картиной поединка молодых людей с чистыми сердцами, с жаждой воли и «темным царством» домостроя, казёнщины, нравственной и семейной неволи. Он, безусловно, художник, близкий и Тургеневу, и Герцену, и Некрасову в обеспокоенности за народную судьбу. Конечно, многоликий и полный игры страстей, открытый волжским просторам и сказке мир Островского нельзя сводить только к конфликтной схеме, талантливо и образно определённой критиком Н.А.Добролюбовым, схеме борьбы добра и зла: «луч света в тёмном царстве». Эта схема во многом справедлива и доныне помогает уяснить смысл трагического протеста Катерины в «Грозе» (1859), Ларисы в «Бесприданнице» (1879): обе героини гибнут, не найдя в мире опоры для идеальных, просветлённых мечтой, надеждой устремлений, не умея спасти сокровище цельной, духовно богатой личности, «сберечь красоту, талант, высокие чувства» (Ю.МЛотман).

Однако Островский — этот Шекспир купеческого Замоскворечья, — изучивший досконально героев «темного царства», невежественных тиранов диких и кабановых, вовсе не был одноплановым, схематичным разоблачителем самодуров. Он подолгу жил в Щелыкове под Костромой, и красота Волги, просторов Заволжья, преданья и легенды этого края органически вошли в его историческую хронику «Козьма Захарьич Минин-Сухорук» (1861), в драматическую весеннюю сказку «Снегурочка» (1873) и другие произведения. Друг всей жизни Островского, критик и поэт А.Григорьев уверял, не без оснований, что главное в персонажах Островского «не самодурство, а народность» … И не случайно Островского, знатока фольклора, народного быта, высоко ценили и П.И.ЧайковскиЙ, и Н.А.Римский-Корсаков, и А.Н.Серов. Именно народность (без идеализации и искусственного раскрашивания под лубок) определила живописность, поэтичность всего быта купцов, артистов в его пьесах, глубину нравственных решений и поступков, скажем, купца Любима Торцова («Бедность не порок») или актрисы Кручининой («Без вины виноватые»). Несколько поколений актёров Малого театра (называемого часто «Домом Островского») от П.М.Садовского до Б.А.Бабочкина воспитывалось на пьесах драматурга, выразителя «коренного» народного мировосприятмя. Неожиданную часть образа Катерины в «Грозе» открыл костромич Ю.ВЛебедев, обративший внимание на то, что семья Катерины была явно старообрядческой, что Островский «дал подлинную анатомию страсти и греха», что «уход из жизни оказывается единственным спасением того высшего, что в ней есть».

Особенно народен в своей многоцветности, неистощимом богатстве юмористических, игровых, «шутейных» опенков язык комедий и драм Островского. Это богатство драматург умножал всю жизнь.

0 / 5. 0

.