Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд, И руки особенно тонки, колени обняв. Послушай: далеко, далеко, на озере Чад Изысканный бродит жираф. Ему грациозная стройность и нега дана, И шкуру его украшает волшебный узор, С которым равняться осмелится только луна, Дробясь и качаясь на влаге широких озер. Вдали он подобен цветным парусам корабля, И бег его плавен, как радостный птичий полет. Я знаю, что много чудесного видит земля, Когда на закате он прячется в мраморный грот. Я знаю веселые сказки таинственных стран Про черную деву, про страсть молодого вождя, Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман, Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя. И как я тебе расскажу про тропический сад, Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав… — Ты плачешь? Послушай… далеко, на озере Чад Изысканный бродит жираф.
Николай Степанович Гумилёв трижды путешествовал по Африке — самостоятельно и в составе академических экспедиций. Поначалу его влекли туда только страсть к романтическим приключениям и презрение к налаженному европейскому быту, а потом — и растущий профессиональный интерес к традиционной культуре африканских племён.
Стихотворение «Жираф» всецело проникнуто волнующим ощущением сказочной прелести манящего
«далёка», ощущением, скорее даже не юношеским, а детским: так непосредственны впечатления лирического героя. Экзотической романтике, им воспеваемой, противостоит «тяжёлый туман», который окутал безмолвную собеседницу героя, погружённую в печальные думы.
Тот восклицает: «Послушай!», но не находит сочувствия: не названная в тексте героиня обитает в реальном мире, полном своих невыдуманных забот, и уже не верит в сказки («Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя»).
Песенная интонация стихотворения, подёрнутая грустью и нежностью, поддерживается звучанием редкого пятистопного амфибрахия с перекрёстной мужской рифмовкой (в первой и пятой строфах последняя строчка написана трёхстопным амфибрахием, и эта укороченная фраза служит неким афористичным заключением).
Почти буквальный повтор двух финальных строк в начале и конце текста создаёт композиционное обрамление, напоминающее песенный рефрен. Интересна изобразительная структура стихотворения. Сравнения вводятся не мимоходом, как сами собой разумеющиеся, — нет, автор специально сосредоточивает на них читательское внимание. В результате для нас важно не обнаружить признаки одного предмета в другом, а увидеть оба сравниваемых предмета одновременно и издали оценить их подобие и в то же время раздельность:
«…волшебный узор, / с которым равняться осмелится только луна, / Дробясь и качаясь на влаге широких озёр»; «Вдали он подобен цветным парусам корабля…».
Лунное отражение в озёрной воде и корабельные паруса мы представляем себе не менее явственно, чем самого жирафа. Этот эффект приводит к тому, что образ «изысканного жирафа» с его «волшебным узором», не утрачивая своего прямого значения, приобретает и символический смысл: в нём олицетворено всё культурно-географическое пространство тропической Африки (отметим, что местоположение «таинственных стран» не условно: оно точно указано в тексте — «озеро Чад»), столь близкое лирическому герою и автору стихотворения.
Особенно близок к Гумилёву — автору «Жирафа» его портрет кисти Н.С. Гончаровой (около 1917); даже сказочная жар-птица в окне чем-то напоминает образный строй упомянутого стихотворения.
Отправляя сообщение, Вы разрешаете сбор и обработку персональных данных. Политика конфиденциальности.