Часто приходится слышать от читателей со стажем: «А Чехов-то людей не любил». Еще бы: разве может писатель, верящий в самое лучшее в человеке, создать Беликова, Ионыча, Старцева, Топоркова и еще сотни портретов ничтожных, мелких людишек, прозябающих и гниющих заживо там, где человек должен совершать духовный подвиг — в школе, в больнице, в любви … Что ж, может, так оно и есть. Может быть, так же не любит людей хирург, отсекающий скальпелем гангренозную конечность, зубной врач, вытаскивающий щипцами разлагающийся зуб … Меньше всего Чехову хотелось продемонстрировать любовь к людям. Он их просто лечил. Удивительно, как много сделал своими маленькими смешными рассказами Чехов.
Емко, коротко, смешно — и страшно: как мелка наша жизнь, как легко мы проходим мимо нужного, как запросто тратим свою жизнь на глупости, как красиво мечтаем — и как не задумываясь профукиваем свои мечты … Чеховские чиновники способны умереть от чиха, чеховские городовые не в силах совладать с генеральскими собачками, чеховские писатели не могут ничего написать, чеховские актрисы — не в состоянии ничего сыграть … Да что там, они и любить не умеют — если и случится какая-то пронзительная любовь, то за минуту до смерти. Это — если рассматривать чеховское содержание. Если же о форме — на сто лет вперед определил Чехов тот стилистический идеал, к которому будет стремиться высокая литература: точное слово, емкая фраза, узнаваемая деталь, разговорная речь.
Чехова называли учителем реалисты начала ХХ века, его же называют учителем постреалисты ХХI века — столетия идут, а чеховское слово остается непревзойденным. Но и это не все. Еще больше Чехов сделал помимо рассказов. Например, он съездил на Сахалин (пять месяцев в дороге через всю империю): в одиночку переписал там забытое заброшенное население, вручную заполнив десять тысяч карточек, заставил правительство изменить условия содержания сахалинских каторжан, на весь мир заявил о милосердии к отверженным в документальной книге «Остров Сахалин», вернув каторжному острову право на жизнь. Или еще — построил на собственные Средства три школы в подмосковном Мелихове. Собственные средства, кстати говоря, были не наследственным капиталом и не крупным выигрышем, и даже не приданым жены — Чехов, уникально работоспособный и удивительно организованный человек, прилично зарабатывал литературой. В школах, открытых Чеховым, учили детей вплоть до 70-х годов XX века — крепкие, теплые здания, построенные для крестьянской детворы.
Когда в Мелехове поняли, что по соседству в имении поселился врач (до рассказов ли было подмосковным крестьянам!), местные жители стали обращаться к нему по своим болезным надобностям — и Чехов до обеда бесплатно вел врачебный прием, а после обеда — писал. Когда в соседних губерниях случался неурожай (а случался он часто), Чехов выезжал туда как врач и как кормилец, снаряжая подводы с продовольствием. Когда нужны были добровольцы на Всероссийскую перепись, писатель оставил теплый кабинет и снова отправился в далекие деревни и забытые хутора. Вполне возможно, это никакая не любовь к людям, а простое желание настоящего русского интеллигента прожить свою жизнь так, как должно: не страшась Поступка, не убегая от Долга, не боясь Подвига и не требуя Награды. И даже не очень-то заботясь о благодарной памяти потомков.
Отправляя сообщение, Вы разрешаете сбор и обработку персональных данных. Политика конфиденциальности.