Язык романа «Война и мир».

Стиль Толстого представляет собой дальнейшее развитие русского литературного языка, разработанного в творчестве Пушкина, Лермонтова, Гоголя и их продолжателей. Он питается, с одной стороны, языком художественной и научной литературы (русской и европейской), с другой — разговорной речью дворянской интеллигенции, с третьей — речью народной, преимущественно крестьянской. Язык «Войны и мира» необычайно богат и разнообразен. Здесь мы встречаем, во-первых, речевой стиль исторических документов, мемуаров начала XIX века, которые передают черты языка изображаемой эпохи. Такова, например, речь франкмасонского ритора при вступлении Пьера в масоны. Она окрашена в официально-канцелярский и церковнославянский колорит, свойственный той эпохе: «Не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения»; «учинять их способными к восприятию оного» и т. п. Но В то же время в языке Толстого много бытовой русской речи, особенностей областных говоров: «ГУМНЫ», «зеленя», «с вечера стало замолаживать», «в поперечь волку» … Простой народный язык выступает ярко у Толстого в тех местах, где он говорит о народе. Рассказывая о партизанской войне, Толстой пишет: « .. .дубина народной войны поднялась со всей своей грозною и величественною силой и … опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие».

Основное направление в работе Толстого над языком заключал ось в стремлении писателя создать язык, который мог бы правдиво, с предельной полнотой выразить мысль автора и был бы точным и гибким в изображении сложных философских исканий и глубоких состояний души
его героев. Отсюда и вытекает подчас некоторая громоздкость толстовской речи. Эта тяжеловесность вполне закономерна, так как она отражает собою сложность тех душевных состояний, какие описывал Толстой.

В области языка, как и во всей своей художественной работе, Толстой борется за правду и простоту, за реализм, за беспощадное разоблачение словесных штампов, ходячих фраз, за точное, неприкрашенное изображение жизни в художественном и публицистическом слове. Такое слово и создает Толстой, опираясь на язык народа, который не прикрывает фразой, как светское общество, свои настоящие мысли и чувства, а идет к слову от жизни, от дела, от живого явления, отчего и бывают так метки его определения. «В России, — писал Толстой в статье «О народном образовании», — мы часто говорим дурным языком, а народ всегда хорошим».
Вот за зтот-то хороший язык народа — точный, реалистический — и боролся Толстой. Отсюда и идет в «Войне и мире» настойчивое разоблачение автором условного, принятого в романтической литературе и в светских кругах, языка, полного туманных, «красивых» фраз, словесно-книжных штампов. Яркие примеры зтого представляют рассказ Николая Ростова о
Шенграбенском сражении и пояснения к нему самого автора, а также толстовское описание посещения оперы Наташей Ростовой. По пронизывающей весь роман идее, утверждающей народную правду, эпопея «Война и мир» является подлинно народным произведением, великой патриотической поэмой, прославляющей героизм русского народа в одну из значительнейших эпох его славной истории.
Источник: По А. Зерчанинову, Д. Райхину, В. Стражеву

Язык «Войны и мира» ярок, прост, выразителен, многокрасочен и строго логичен. В этой великой исторической эпопее, по словам В. Виноградова, глухо и сквозь живой гул современности 1 860-х годов должно было звучать «эхо» голосов изображаемой эпохи. И Толстой сумел довести это «эхо» до своих читателей. Внимание читателя также обращает на себя обилие французской речи. Французский язык считался в то время обязательной
принадлежностью дворянского общества, особенно высшего, хотя против этого иноязычного засилья БОРОЛИСЬ передовые люди своего времени. В «Войне и мире» по-французски говорят главным образом те действующие лица, которые чужды русскому народу. В то же время Пьер, недавно приехавший из-за границы, где он восгитыаался говорит по-русски. К французскому языку он прибегаеттолько в тех случаях, когда высказывает не то, что чувствует (объяснение в любви Элен), или выражается искусственно (разговор с Анатолем Курагиным по поводу попытки похищения Ростовой). «Французская фраза ему противна», — писал о Толстом Тургенев. В тех случаях, когда представители высшего дворянства обращаются к русскому языку, он отличается некоторыми особенностями. Характерно здесь включение в изысканную французскую речь простонародных выражений. Так, например, Шиншин в свой французский язык вводит крестьянские пословицы: «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил веретена». Или: «Немец на обухе молотит хлебец» и т. п. Князь Василий, который всегда говорит по-французски (и всегда лжет), чтобы выразить свое «искреннее» расположение к старику Болконскому и проявить свое «простодушие» ,тоже обращается к народной речи: «Дпя милого дружка семь верст не околица». Представляя хозяину дома своего сына, он говорит: «Прошу любить и жаловать».
Когда во время вторжения французов в Россию столичные дворяне сочли необходимым отказаться от французского языка и перейти к забытому ими русскому (некоторые даже нанимали учителей русского языка), общий склад их речи носит не вполне русский характер. Здесь в большом количестве встречаются галлицизмы: «вы никому не делаете милости»; «что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?»;
«мы в Москве все восторженны через энтузиазм»; «я имею ненависть ко всем французам»; «за корпией делает прекрасные разговоры»; «хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись» и т. д. Толстой мастерски создает особый колорит эпохи и классов путем введения некоторых архаизмов (бальная роба, пудромант), а также терминологии и фразеологии, характерных для военной среды начала XIX века: баталия, отретироваться и ретираду произвести в совершенном порядке и т. п.

Важны в этом отношении и особенности речи масонов: «противоборствовать злу, царствующему в мире»; «положите цепи на ваши чувства и ищите блаженство не в страстях, а в своем сердце». Лексика масонов включает много слов, свойственных изображаемой в романе
эпохе: премудрость, добродетель, таинство, блаженство, приуготовление, изъяснение, добронравие, храмина и др. Здесь мы встречаем и славянизмы: токмо, сия и т. д.

Поскольку Толстой показывает и крестьянскую Русь, широкой волной в повествование вливаются живая народная речь, а также элементы устного народного творчества. Вспомним разговор солдат после смотра полка Кутузовым:

«- Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
— А то нет! Вовсе кривой.
— Не … брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки все оглядел.
— Как он, братец, ты мой, глянет на ноги мне … ну! думаю … »
А вот разговор богучаровских мужиков со старостой Драном:

«- Ты мир-то поедом ел сколько годов? — кричал на него Карп. —
Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши
дома али нет?

— Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни
синь пораха не вывозить, — вот она и вся! — кричал другой».

И лексика, и фразеология, и синтаксис — все здесь, как и в ряде дру-
гих мест, с исключительной правдивостью воспроизводит речь крестьян.

Большое место занимает крестьянское просторечие и в языке поместного дворянства (старика Болконского, Ростовых] и частично
московского (Ахросимовои).

Болконский убеждает свою дочь заниматься математикой: «Стерпится — слюбится … Дурь из головы выскочит».

Своего сына, решившего отправиться на войну, он встречает такими словами: «А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? .. Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными
запишет. Зцороао!»; и дальше: «Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело».

Старый граф Ростов, желая похвалить Наташу, говорит: «Да, порох! … В меня пошла!» О своем управляющем он отзывается так: «Экое золото у меня этот Митенька … Нет того, чтобы нельзя … » Марья Дмитриевна Ахросимова всегда говорила по-русски: «Имениннице дорогой
с детками … Ты что, старый греховодник, — обратил ась она к графу, целовавшему ее руку, — чай, скучаешь в Москве? собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут … — она указала на девиц, — хочешь не хочешь, надо женихов искать».

Многое от крестьянской речи и в языке офицеров, близких к крестьянской массе — Тушина, Тимохина и др. Когда Тушина застали без сапог старшие офицеры, он, чтобы выйти из неловкого положения, пытается перейти в шутливый тон: «Солдаты говорят: разумшись ловчее». Во время боя он приговаривает: «Круши, ребятаl), А, набгюдая результаты стрельбы своей батареи, отмечает: «Вишь, пыхнуЛ опять». Его излюбленные обращения: голубчик, милая душа. Но язык каждого из действующих лиц имеет свои индивидуальные черты.

Речь каждого солдата и крестьянина имеет свои характерные особенности, начиная с Каратаева, Лаврушки и кончая мимолетными, эпизодическими образами. Так, речь Каратаева — всегда довольно многословная и поучающая. Даже в эпизоде с его попыткой присвоить
остаток холста, принадлежавшего французскому солдату, после того как француз дарит ему этот остаток, Каратаев находит поучительную сентенцию: «Нехристь, а тоже душа есть. То-то старички говаривали: потная рука таровата, сухая неподатлива. Сам полый, а вот отдал же».

Совсем иной характер носит речь Тихона Щербатого, умного, твердого, решительного, бесстрашного человека. Ясная, точная и в то же время образная и не лишенная юмора она состоит из коротких, иногда неполных предложений, в которых преобладающее место принадлежит глаголу, что придает ей оттенок энергии.
«- Ну, где пропадал? — сказал Денисов.
— Где пропадал? За французами ходил, — смело и поспешно отвечал Тихон …
— … Ну что же, не вэяп>.
— Взять-то взял, сказал Тихон.
-Гдежон?
— Да я его взял сперва-наперво на зорьке еще … да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму … Пошел за другим … подполоз я таким манером в лес, да и лег. — Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. — Один и навернись … Я его таким манером и сграбь. — Тихон быстро, легко вскочил. — Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами».

Речь крестьян содержит в себе много фольклорных элементов. Каратаев постоянно использует созданные народом мудрые пословицы: «Да червь капусту глаже, а сам прежде того пропадае»; «Наше счастье, дружок, как Вода в бредне: тянешь — надулось, а вытащишь — ничего нету»; «Уговорец- делу родной братец» и др. При помощи пословиц иногда выражают свои
мысли и другие персонажи: «И полынь на своем корню растет».

Солдаты поют народные песни: «Ах, запропала … да ежова голова … Да на чужой стороне живучи»; «Ах, вы, сени мои, сени!» и др. Речевое многообразие видно и в дворянской среде. Точная, ясная, часто лаконичная речь Андрея Болконского с его подчас горькой иронией резко отличается по своему характеру от высказываний мечтательного, рассеянного, добродушного, порой восторженного Пьера.
Лживость князя Василия подчеркивается употребляемыми им гиперболическими эпитетами.

Своеобразна и речь Наташи Ростовой.

Она отличается полной безыскусственностью и простотой, но дополняется больше, чем у кого- либо из других положительных героев Толстого, богатой интонацией, выражением глаз всего лица, движениями тела.
В. Виноградов в работе «О языке Толстого» указывает на то, что этот мимический разговор передается писателем тоже в форме устного диалога. Так, например, на вопрос Болконского, может ли Наташа быть его женой, она ничего не ответила словами, но «лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, что нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».

Ярки, полнозвучны и красочны синонимы, при помощи которых изображается лес в начале лета: «Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем месяц тому назад; все было полно, тенисто и густо … »

О словарном богатстве языка «Войны и мира», о его замечательной точности и выразительности свидетельствует и эпитетика. Немногими, но раскрывающими самые основные черты великосветского Молчалина эпитетами характеризуется Борис Друбецкой: тихий, приличный, не быстрый (шаги). Но сложная натура Андрея
Болконского потребовала от писателя много красок (см. характеристику Андрея Болконского). Слово живет только в контексте, и в мастерстве соединения слов больше всего проявляется богатство языка писателя.